— А зачем твои люди залезли к Гербарию? — спросил он, выщелкнув окурок в воду.
— Ты что, спятил? — вскинулся на него Еремеев.
— С видаками это понятно. Но зачем они выкрали пасхальное яйцо?
— Издеваешься?
Еремеев мог бы и не спрашивать. Леонкавалло не просто издевался, он наслаждался смятением давнего врага.
— Я уже доложил шефу, что нашел яйцо, а воры отправлены на разборку…
Еремеев чуть не выпустил румпель из рук. Может, блефует? Непохоже… нет, этого не может быть…
— Но он еще не знает, кто это сделал. А я не знаю, зачем они это сделали. Может, ты мне скажешь, а?
Леонкавалло закурил новую сигарету. Он сидел на наветренном борту. Сейчас пора ложиться на новый галс. Надо сказать ему, чтобы спустился вниз, иначе его ударит гиком. Если резко переложить руль, ветер перешвырнет грот, и деревянный гик врежет ему в лоб. Он смерил глазами размах гика и силу удара на таком ветру — верная смерть… рука напряглась — ну же!
Но тут открылась дверца салона и показалось бледно-зеленое лицо Гербария.
— Давай обратно! Мы тут все укачались…
— Есть! — отрапортовал капитан и пошел на оверштаг. Грот хлопнул, как петарда, и в ту же секунду трехметровый брус гика перелетел на левый борт. Леонкавалло не успел и вскрикнуть. В воздухе мелькнули лишь грязные подошвы его кроссовок.
— Боже! — ахнул Герман Бариевич. — Спасайте его! Спасайте.
Еремеев переложил руль на плавную циркуляцию, но яхту уже изрядно унесло от места падения. В кокпит вылезли чернобородые близнецы. Началась суматоха, кто-то полез на крышу рубки за спасательным кругом. Но он был совершенно бесполезен. Леонкавалло плавал лицом вниз и не подавал признаков жизни. Очень скоро верхняя часть тела, утяжеленная бронежилетом, ушла под воду, и на поверхности голубел толстый зад, обтянутый джинсами.
Еремеев сунул румпель одному из таинственных джентльменов и впрыгнул в салон за багром. Раздвижной багор лежал под диваном левого борта. Он приподнял сиденье. Из-под спинки дивана что-то соскользнуло в рундук. Калькулятор? Да, это был тот самый приборчик, который выскользнул из гербариевского пиджака в Вене.
Еремеев сунул его в карман и достал багор, столь же бесполезный уже, как и спасательный круг. Зад шефа безопасности скрылся под водой.
— Боже, какой кошмар! — причитал потрясенный Герман Бариевич. — Так все быстро…
Он совсем спал с лица и его уложили в каюте. Джентльмены-близнецы понуро переговаривались в салоне. Еремеев спустил парус, включил дизель, подцепил багром спасательный круг и взял курс на яхт-клуб.
Небо было затянуто темно-серой, почти черной наволочью, будто зеркало в доме покойного. Неужели Тимофеева с Артамонычем уже нет? При одной этой мысли в глазах закипали слезы. Выходило, что и он отчасти виноват в их гибели, подставив друзей с проклятым яйцом. Как могло быть: они сидели в салоне, отмечали День танкиста, пасхальное яйцо стояло на столе — любовались, показывали Лене… Приехал Леонкавалло с коробками, увидел, понял, заманил… Нет, этого не может быть! Майор парень не промах, и Артамоныч стреляный воробей. Но если набрались? Им вдвоем любое море по колено. Поехали к нему, позвал ведь. Может, яйцо понадобилось. Очень вероятно… Ну, что ж, этот скот уже получил свое. Но ребят-то, ребят не вернуть…