Еремеев задумался: этому хромому черту откуда-то известно про Леонкавалло и Карину. Ясно, куда он клонит — к убийству на почве ревности. За это и срок больше, чем за преступную халатность, повлекшую тяжкие последствия. Зачем ему это нужно? Придать больший вес делу? Ладно, поборемся. Мы тоже не лыком шиты…
— В тот день у меня не было никаких вспышек ревности. Если вас интересует мое эмоциональное состояние, то оно было радостным. Я нашел пропажу шефа. Это была удача профессионала. Вы должны меня понять…
— Кто это может подтвердить?
— Тот, кто был свидетелем несчастного случая.
— Но он утверждает обратное.
— Истец не может быть свидетелем!
— А он и не истец. Он свидетель. Единственный притом. Всех остальных вам удалось убрать. Не так ли?!
Это был удар. Еремеев растерялся. Не ожидал. Слишком многое вдруг стало ясно. Герман Бариевич никуда не улетел. Он действует здесь, в Москве. Он будет убирать его законными средствами. Для этого у него хватит долларов…
— Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы. Я буду требовать, чтобы мое дело вел другой следователь!
— Чем же я вам не угодил?
— Вы применяете средства психологического давления!
— Ничего подобного. Это тактика допроса.
— Я требую адвоката!
— Ваше требование будет удовлетворено.
В камере Еремеев рухнул на нары совершенно обессиленным. Дело принимало скверный оборот. Ему шьют убийство четырех человек. Это почти наверняка вышка. Влип! И ведь формально они правы: он убрал четырех мерзавцев. Но кто докажет, что они были негодяями? И даже если так, то лишать их жизни он не имел права. Это самосуд и расправа. Стоп! Вот эту мысль никогда больше не допускать. Иначе пропал. В ней психологический проигрыш. И она по сути не верна. Ведь Леонкавалло фактически угрожал его жизни..
«Переменой галса я осуществил свое право на самооборону в пределах необходимости и достаточности. К тому же я сделал это в состоянии аффекта — под впечатлением его сообщения о гибели Тимофеева и Артамоныча. Если судить честно — я прав. Я прав! Слышишь, Еремеев, ты прав! И стой на этом…»
— Чего загрустил, кэп? — подсел к нему Вова.
— В море давно не ходил…
— У тебя правда, что ль, яхта?
— Крейсерская. С дизелем.
— А я на лодке электриком был.
— И электрику на яхте дело найдется.
— И в загранку выпустят?
— Выпустят. Сейчас насчет этого свободно. Оформляй документы и иди.
Тут и Ереваныч присоединился, пустился в воспоминания… «Санта Марина» в общей камере СИЗО стала для них троих чем-то вроде спасательного плотика. Она уносила их в будущее без решеток и контролеров, нар и параш…