— Я уже мылся.
— Интересно, когда ты успел?
— В озере.
— По-твоему, что — один раз искупаешься и месяц будешь ходить чистый?
— Да ну… — возразил мальчик, — так уж прямо и месяц…
— Не будем спорить. Ну, марш умываться!
Дети неохотно расстались с бумагой, на листах еще можно было рисовать и рисовать… Из кухни донеслись звон ковша, топот, крики, сдавленный смех: или они отпихивали друг друга от таза, или брызгались. Послышался голос Альвины, и кутерьма прекратилась, только время от времени кто-то из них тихо прыскал, наверное Марис, разбойник. Лаура снова повертела в руках брошенные на столе рисунки. Человечки у Мариса были темные, коренастые, в толстых жирных линиях карандаша проглядывала тяжеловатая рука Рича. Глазом опытного педагога Лаура определила, что с чистописанием в школе у сына будет неважно. У Зайги же линии казались легкими, почти воздушными, хотя в них тоже сквозило нечто от Рича — порывистость, нервозность. Она рассматривала странный цветок, стараясь вспомнить, снились ли ей когда-нибудь фантастические цветы, каких не бывает на свете, и не могла припомнить. Если и снились, это было слишком давно… И Зайгин мир казался ей таинственным, похожим на этот цветок, имевший даже свой запах, какого не было ни у одного цветка на свете. Как он поселился в душе ребенка?
В кухне опять раздался топот, что-то со звоном грохнулось на пол.
— И минутки не постоит смирно!
— И-и-и-и!
— Сейчас у меня отдай мыло Зайге!
— Так я…
— Да что же это за наказание господнее! Ох, плачет по тебе ремень!
«Надо пойти, опять они там воюют», — подумала Лаура и положила рисунки.
Но Альвина сумела навести порядок. Зайга вытиралась, лицо девочки от мыла и воды нежно порозовело, мокрые волосы на висках вились мелкими светлыми кольцами. Марис размазывал мыло по лицу кончиками пальцев.
— Марис, а шею?
— Я… я уже…
— На озере, там он расходится так, что чертям тошно, — пожаловалась Альвина, — а заставь его в тазу грязь сполоснуть, так палец намочить боится.
— Дай я тебя вымою.
— Я сам!
— Но тогда будь добр — как следует! Видишь, какие полосы.
— Где?
— Под подбородком.
— Там не видно, — сказал Марис и засмеялся.
— Слушай…
— Да тру же я, тру.
Началась обычная по вечерам перебранка, которая затягивалась или не затягивалась в зависимости от того, была ли Лаура дома. Если ее не было, ералаш продолжался долго, иногда Марис со смехом и визгом убегал от Альвины, не желая ложиться, а та гонялась за ним, грозясь пожаловаться, до тех пор пока оба не устанут и не поладят. Но засыпал мальчик мгновенно, едва донесет голову до подушки.