Незаметно подошел первый вечер моего одиночества. Небо почти полностью очистилось от облаков, и сумерки, простиравшиеся над землей несколько предыдущих ночей, теперь растаяли в прозрачном свете белой ночи. Где-то неподалеку от меня глухо перекликаются засыпающие гуси; изредка доносится торопливое кряканье уток.
Перед тем как зайти на ночь в палатку, я долго сижу у костра. Высоко поднявшееся пламя освещает верхушки прибрежных ив; тонкие веточки трепещут под напором горячего воздуха. Я пристально смотрю в глубину пылающего костра. Нагоревшие угли то вспыхивают яркими точками, то, мерцая, угасают; по ним пробегают колеблющиеся тени и взвиваются вверх маленькие синие огоньки. То тут, то там из охваченной огнем ветки с шипением вырываются тоненькие струйки пара и по раскаленной россыпи углей пробегает дрожащая волна света.
Мне не спится. Мысли, сменяясь, беспорядочно теснятся в голове.
Интересно, куда они дошли, что они там сейчас делают. Наверно, сидят у костра и вспоминают обо мне! Как тихо кругом! Тихо ли? Нет, конечно, нет! Вот кто-то пищит в кустах, вот скрипнула ветка, прошумела волна, загоготал спросонья гусь. Тишина! Как она обманчива! В том, что мы называем тишиной, на самом деле сливается масса разнообразных, ускользающих от привычного слуха звуков. Говорят, люди, живущие у аэродромов, вовсе перестают замечать рев самолетных моторов, от которого дребезжат стекла в рамах.
Ну что ж, пора спать! Подложив в костер массивную корягу, я залезаю в палатку и проверяю тесто в кастрюле. К сожалению, оно и на этот раз не желает подниматься. Неужели совсем испортились дрожжи? Плотно обернув кастрюлю лишним одеялом, ставлю ее рядом с собой: авось это поможет!
Весь второй и часть третьего дня я был по уши занят делом. Хорошего пекаря из меня так и не получилось, но все-таки в палатке выросла целая гора круглых и квадратных лепешек, которых хватит дней на десять.
Так как я не стреляю и вообще веду себя тихо, коренные обитатели этого уголка перестали меня опасаться. У берега непрестанно появляются то утиные, то гусиные семьи. Одна из уток, кажется из породы шилохвостей, отличается особенной смелостью. Она безбоязненно плавает вместе с большим своим выводком в затоне у палатки. Днем, когда пригрело солнышко, она, ковыляя, вышла на песчаный берег и долго занималась своим птичьим туалетом, расчесывая и приглаживая перышки клювом. Вместе с ней на песке возилось с десяток пестреньких утят, задремавших затем живописной кучкой под боком у матери. Если бы я не знал, что это дикие птицы, я бы, пожалуй, мог подумать, что за поворотом реки спрятались колхозные усадьбы.