Я вскочил - и не знал, куда бежать. Тоже оделся, попробовал отсоединить от потолка койку. Не получилось.
- Черт криворукий! Весь взвод страмишь!
От удара в ухо меня качнуло.
Это был Степаныч. Он ловко снял люлю, в несколько движений скатал - швырнул мне.
- Туды ложь! Наискось! Живо!
Только я пристроил люлю на ее место (на стенке для того, оказывается, имелся крючок с номером), как где-то наверху забил барабан.
Матросы начали двигаться еще быстрей. Они бежали к лестницам, одна из которых была совсем рядом, другая дальше. Я кинулся к ближней, но Степаныч ухватил меня за шею.
- Куды в грот-люк прешь, салака? Давай на ахтер!
Челюсти боцмана свирепо двигались - он жевал табак. Волосатый кулачище сунулся к самому моему носу. В страхе я попятился, споткнулся обо что-то и растянулся на полу. Это кто-то подставил мне подножку.
- Малёк сызнова спать залёг!
Немудрящую шутку встретили радостным гоготом. Я вскочил - и не увернулся-таки от звучной плюхи, которую влепил мне боцман.
- Шапку подбери, рыло!
Во рту стало солоно. Я сплюнул на пол кровь - опять удар.
- На палубу не харкают! Чай не на берегу! Подбери грязь! - Степаныч показал мне склянку, которую держал
в руке, и сплюнул туда коричневую табачную слюну. - Вишь, как я?
Больше всего меня поразило, что бил и бранил он меня безо всякой сердитости, словно пастух, подстегивающий медлительную корову. Ужасно это показалось мне обидно - хуже, чем если б старый гад шипел и злобствовал.
Глотая слезы, я опустился на корточки, хотел вытереть красное пятно - получил пинок.
- Не рукавом, дура!
Я заревел в голос.
А вот я уже стою на верхней палубе. Экипаж выстроился буквой П, открытый конец которой повернут к капитанскому мостику, на котором пока пусто. Я в третьей, последней шеренге, и парадную кормовую часть мне видно в зазор между головами впереди стоящих.
Строй матросов весь синий, свежий бриз шевелит ленточками на шапках. Кажется, я один, у кого бескозырка голая, без почетного украшения. Ленточка есть даже у корабельного пса, который дисциплинированно сидит в напряженной стойке у фальшборта. И мартышка, что ковыряет из паза между досками смолу и сует ее в рот, тоже с черно-желтым бантиком на шее.
Я не знаю, почему все молчат и чего так сосредоточенно ждут. Встаю на цыпочки.
На самой корме почетный караул в парадной форме, с ружьями. Ниже мостика две фигуры: у одной золото сверкает на груди, у другой на плечах. Священник и офицер.
Перед строем еще несколько офицеров, они то и дело грозно оглядываются на подчиненных.
- Не вертись! - шипит на меня Степаныч из первой шеренги и яростно двигает косматой бровью.