- А это они про чего? - шепнул я.
- Он ей про сердечную муку, - перевела мне Диана. - А она ему: «Душа моя разрывается меж ним и вами. Но не отчаивайтесь, надежда есть».
Я совсем запутался.
- Погоди. То «навсегда», а то - «надежда есть»? Так есть надежда или нету?
Диана вздохнула, смахнула слезинку.
- Если кто-нибудь очень сильно, прямо ужасно сильно полюбит, то всякие чудеса случаются. Вдребезги разбитое сердце может взять и склеиться…
Все-таки вскочила Агриппина, кинулась поправлять черную ленту на портрете, хотя она ничуть не перекосилась.
Порывисто обернулась - и вдруг спрашивает:
- Что это за пузырек вы всё в руке вертите? Я не раз примечала.
- Ничего-с… - пролепетал Иноземцов. - Капли от сенной лихорадки. У меня бывает-с.
Даже издали было видно, как он побелел.
А я нисколько не испугался, хотя в этот миг капитан чуть не налетел на рифы.
Слова Дианы опьянили меня и вознесли высоко над бренной землей.
Вот почему мне увиделся сейчас именно этот весенний вечер. Он подарил мне надежду.
Если кто-то очень сильно полюбит, то может случиться и чудо. Она сама это сказала!
А разве мало в моей жизни было чудес?
Само собой, в тот же вечер я пересказал Платону Платоновичу то, что поведала мне Диана - и про разбитое сердце, и про надежду. Капитан было просветлел, но вскоре погас. Откуда-де зеленой девчонке понимать про подобные вещи. «Не знаю откуда, а только она знает, уж можете быть уверены!», - воскликнул я, обиженный подобным отзывом о моей Диане. Иноземцов тяжко задумался на несколько дней. Потом объявил: «Коли так, надобно подождать. Время излечивает раны. С зельем я пока что соваться не стану. Преждевременно. Вот когда увижу, что встал по ветру и пора идти на абордаж, тогда и накапаю. Несильно я надеюсь на индейское колдовство, а все ж в серьезном сражении любая мелочь - подспорье».
Следующая картина - это три месяца спустя. День, когда Платон Платонович наконец «пошел на абордаж».
…Гостиная залита вечерним августовским солнцем, густым и золотистым, как абрикосовый сироп. Я слышу дивное пение. Четыре девичьих голоса выводят слова, от которых у меня слезы на глазах. Госпожа Ипсиланти играет на пианино, Диана и три ее пансионские подружки - красотка Крестовская, басистая Божко и вертлявая Спицына - исполняют песню, сочиненную в память Синопского боя.
Не будем голову ломать,
Кому сегодня умирать.
Гадать не станем в суете:
Кто со щитом, кто на щите.
Мы моряки, нам меж собой
Негоже меряться судьбой.
Вот и сейчас услышал я ту музыку, и замерло сердце…
Назавтра, 30 августа, в Дворянском собрании следовало состояться празднику в честь тезоименитства цесаревича Александра Николаевича (кстати и верховного начальника Крыма светлейшего князя Меншикова тоже звали Александром). Московская труппа давала новейшую пьесу господина Кукольника «Синопский бой», с громким успехом шедшую по всей России, а затем воспитанницы Морского пансиона должны были сделать небольшой концерт.