Наполеон не хотел отдавать себе отчет в истинном значении всех этих тревожных симптомов. Их действительный смысл он постиг много позже — в часы раздумий сурового уединения на острове Святой Елены. Тогда же, в 1810–1811 годах, когда его слава и власть внешне казались безграничными, он был как бы ослеплен своим всемогуществом Он видел перед собой лишь склоненные головы; никто уже не смел ему перечить, никто не решался вступать с ним в спор. Он и сам разучился спрашивать, выслушивать чужие мнения; жестким, требовательным голосом он лишь отдавал короткие приказания.
Иногда наступали минуты прозрения, и тогда он остро ощущал леденящий страх, который он распространял повсюду вокруг себя, и холод собственного одиночества. «И внутри страны, и вне ее я царствую лишь благодаря внушаемому всем страху», — говорил он. В другой раз, охваченный дурными предчувствиями, он признавался горестно Моллиену: «Когда настанет час опасности, меня все покинут». И как только заканчивался день с его всепоглощающими заботами и наступала ночь и тишина, тревожные вопросы обступали со всех сторон, Наполеон не находил на них ответа. Сон бежал от него в долгие ночные часы; он ходил из угла в угол своей огромной комнаты и снова возвращался к тем же терзавшим его вопросам, и снова не мог найти решений, предотвращавших неясную, смутно ощутимую опасность.
***
По-видимому, с 1811 года, может быть с конца 1810 года, возникла мысль о войне с Россией. Во всяком случае в феврале 1811 года в Петербурге при дворе уже сложилось мнение о вероятности и даже близости войны[1078]. Эта мысль еще не имела отчетливого завершения, и ее трудно было освоить даже самому Наполеону. Едва лишь возникнув, она наталкивалась на само собой разумеющийся вопрос: зачем, для чего, кому нужна война против России? В самом деле, как мог политик, провозгласивший, что единственным союзником Франции может быть Россия, начинать против нее войну? Ради чего? Почему?
Когда в 1811 году возникли слухи о возможности войны против России, они вызвали всеобщее, приглушенное, конечно, негодование: зачем, кому нужна эта война?[1079]
Сам Наполеон в период подготовки к войне порой понимал ненужность ее, а может быть даже гибельность. 1 июля 1810 года он говорил Коленкуру: «Я не хочу завершения своей судьбы в песках пустыни России». Он не раз напоминал, что помнит о судьбе Карла XII шведского, что он не хочет новой Полтавы. Паскье утверждал: «Он сознавал опасности, навстречу которым шел»[1080]. То было верное наблюдение, и многое его подтверждает. Но он старался заглушить тревожные мысли и в спорах с Коленкуром убедить не только своего собеседника, но и самого себя