Декларация 13 марта, принятая главами европейских правительств, объявляла Наполеона вне закона, «врагом человечества»[1237]. Это означало, что Франции предстояла беспощадная борьба против всех объединившихся сил европейской реакции. 25 марта была юридически оформлена седьмая коалиция. Все или почти все государства Европы двинулись военным походом против наполеоновской Франции.
Хотел того Наполеон или нет, Франция снова должна была воевать; на этот раз ей навязывали войну, и она не могла от нее уклоняться; решение ее судеб вновь переносилось на поле сражений.
***
Весной 1815 года положение Франции стало вновь угрожающим. Неисчислимые силы коалиции европейских монархий по разным дорогам двигались к французским границам. Соотношение сил было явно не в пользу Франции. Но разве в 1793 году положение было лучше? Тогда Франции тоже приходилось сражаться со всей Европой, и она побеждала.
Вместе с Даву, на посту военного министра, как и в армии, обнаружившего замечательное организаторское дарование, вместе с Карно, в котором никогда не умирал великий «организатор победы» 1793 года, Наполеон спешно формировал новую армию. Карно предлагал чрезвычайные меры: вооружить ремесленников, все беднейшие слои общества, создать из них многотысячные отряды Национальной гвардии. Наполеон не принял это предложение: он боялся возврата к революционным методам 1793 года; он остановился на полпути[1238].
Наполеон проявлял колебания и в определении плана кампании. Дождаться ли, когда союзные армии вступят в пределы Франции, разоблачив себя в глазах всего мира как агрессоры? Или захватить инициативу в свои руки? Эти колебания были чем-то новым, появившимся в характере Наполеона. Это было замечено не только во Франции. «Московские ведомости» со ссылкой на сообщение из Лейдена писали: «Вообще во всех поступках его приметна нерешительность и совершенная зависимость. Он отменяет сегодня то, что вчера предпринял, и не знает более сам, чего хочет»[1239]. Может быть, в таком утверждении было преувеличение, но что-то давало пищу для подобных обобщений. Близкие к нему люди, наблюдавшие его в 1815 году, отмечали происшедшие в нем перемены. Лавалетт с удивлением рассказывал: однажды из соседней комнаты он слышал, как Наполеон спокойным, рассудительным тоном говорил Фуше: «Вы предатель, герцог Отрантский; у меня есть тому неопровержимые доказательства». Лавалетта более всего поразило, что Наполеон был спокоен и что позже, зная об измене Фуше, о его тайных связях с Меттернихом, он не только не расстрелял его, но оставил на той же должности министра полиции