Настал день, когда миссис Тристрам объявила ему, что ее подруга красавица мадам де Сентре вернулась из своего загородного поместья, она встретила ее три дня назад, когда та выходила из церкви Сен-Сюльпис; сама миссис Тристрам поехала в такую даль в поисках некой кружевницы, о мастерстве которой была много наслышана.
— И что вы скажете об интересующих меня глазах? — спросил Ньюмен.
— Глаза покраснели от слез, если вам хочется знать, — отвечала миссис Тристрам. — Она была на исповеди.
— Это не согласуется с вашим рассказом о ней, — заметил Ньюмен. — Разве у нее есть грехи, в которых нужно исповедоваться?
— Речь шла не о грехах, а о страданиях.
— Откуда вы это знаете?
— Она пригласила меня к себе. Сегодня утром я была у нее.
— И что же за причина ее страданий?
— Я не спрашивала. С ней приходится вести себя крайне сдержанно. Но догадаться нетрудно. Причина тому — злая старуха-мать и братец-тиран. Они всячески ее донимают. Впрочем, я была бы готова простить их: она, как я вам уже говорила, святая и недостает только страданий, чтобы эта святость проявилась до конца, а она обрела мученический венец.
— Очень удобная теория. Надеюсь, вы не собираетесь делиться ею с ее любезными родственниками? Почему она позволяет им себя мучить? Разве она не хозяйка сама себе?
— Полагаю, юридически — да, но морально — нет. Во Франции, что бы мать ни потребовала, отказывать ей нельзя. Пусть она даже самая отвратительная старуха в мире и превратила вашу жизнь в пытку, она прежде всего — ma mère,[61] и никто не имеет права ее судить. Нужно просто подчиняться. Но во всем этом есть и своя притягательная сторона — мадам де Сентре может красиво склонить голову и сложить крылья.
— Не может ли она хотя бы брата заставить не вмешиваться в ее дела?
— Ее брат — chef de la famille,[62] как тут говорят; он глава клана. Для этих людей семья — все: вы обязаны жить не ради собственного удовольствия, а в интересах семьи.
— Хотелось бы знать, чего бы требовала от меня моя семья? — воскликнул Тристрам.
— Жаль, что у тебя ее все равно что не было, — сказала его жена.
— Но чего они хотят от бедной графини? — спросил Ньюмен.
— Чтобы она снова вышла замуж. Они небогаты. Они хотят, чтобы она принесла в семью деньги.
— Вот он, твой шанс, милый мой! — заметил Тристрам.
— А мадам де Сентре возражает? — продолжал расспрашивать Ньюмен.
— Ее уже продали один раз; и она, естественно, не хочет быть проданной вторично. В первый раз сделка оказалась неудачной: месье де Сентре оставил жалкие гроши.
— За кого же они хотят выдать ее на этот раз?