— Именно это я и хочу, чтобы вы ей сказали.
Беллегард дотронулся до руки своего собеседника, склонив голову, оглядел его с головы до ног, громко засмеялся и, махнув рукой, отвернулся. Он снова зашагал по комнате, потом вернулся и остановился перед Ньюменом.
— Все это необычайно интересно, очень любопытно. Все, что я вам только что излагал, я говорил не от себя, я говорил исходя из моих традиций, моих предрассудков. Что касается меня, ваше предложение меня интригует. Сначала оно меня ошарашило, но чем больше я о нем думаю, тем более интересным оно мне кажется. Нет смысла пытаться что-то объяснять. Вы все равно меня не поймете. Да если угодно, я и не вижу, зачем вам мои объяснения, обойдетесь без них, не такая уж это большая потеря.
— Ну, если можно еще что-то объяснить, сделайте милость. Я хочу действовать с открытыми глазами. И постараюсь понять.
— Нет, — ответил Беллегард, — мне это неприятно. Я отступаюсь. Вы понравились мне с первой минуты, как я вас увидел, и я не изменю своего отношения. Мне было бы противно говорить с вами так, словно я отношусь к вам свысока. Я уже сказал, что завидую вам, vous m’imposez,[74] как у нас говорят. А за последние пять минут я узнал вас еще лучше. Так что пусть все идет своим чередом. Случись нам поменяться местами, вы ничего не стали бы мне говорить, вот и я ничего вам не скажу.
Не знаю, считал ли Беллегард, намекая на эту странную возможность, что он поступает чрезвычайно великодушно. Если и считал, то благодарности не получил; его великодушие не было оценено. Ньюмен не в состоянии был понять, чем этот аристократ может ранить его чувства, а посему не испытывал ощущения, что легко отделался и избежал тяжелого разговора. Он не удостоил своего собеседника даже благодарного взгляда.
— Во всяком случае, — сказал он, — вы открыли мне глаза, дав понять, что ваша семья и ваши друзья будут воротить от меня нос. Я никогда не задумывался, по каким причинам люди позволяют себе воротить нос, посему сразу мне этот вопрос не решить. Пока я не могу сказать, что дает им такое право. А я, если угодно, просто полагаю, что я ничем не хуже самых лучших. Кто эти лучшие, я не берусь сказать. Об этом я тоже никогда не задумывался. По правде говоря, я всегда был о себе довольно высокого мнения, что для человека преуспевшего вполне естественно. Допускаю — мною руководило тщеславие. Но с чем я решительно не соглашусь, так это с тем, что я недостаточно хорош — чем-то хуже других. Я бы не стал рассуждать на эту тему, но не забывайте — вы первый начали. Мне и в голову не могло прийти, что я должен перед кем-то оправдываться или защищаться. Однако, если ваши родные этого потребуют, я готов и в обиду себя не дам.