— А это имеет какое-то значение? Сейчас самое главное — здоровье твоей матери.
— Но твое состояние тоже важно. Нам надо будет поговорить…
— Я так не думаю.
— Но ты же понимаешь, что нельзя оставить все так, как есть.
— Конечно. Когда ей станет лучше, я верну «Белла Розария» и уеду обратно в Лондон.
— Я не это имел в виду.
— Больше нам говорить не о чем, Ренато. А теперь я пойду к ней.
К вечеру Баптиста полностью пришла в себя и стала прислушиваться к каждому звуку.
— Он скоро приедет, — пообещала ей Хизер.
— Но, дорогая, не разобьет ли встреча с ним твое сердце?
— Сердца не разбиваются так легко, — ответила она с уверенной улыбкой.
— Разбиваются, по крайней мере, на какое-то время.
— Я хочу вам сказать кое-что, — поспешно заговорила Хизер. — Дело не только в потере Лоренцо… Я потеряла все. Помните, тогда, в «Белла Розария», я сказала вам, что с момента моего приезда сюда мне казалось, будто все складывается как надо. Я была уверена, что судьба привела меня в мое место для того, чтобы я вышла за своего суженого. — Она горько усмехнулась. — Но теперь я еще раз убедилась, как сильно может заблуждаться человек.
— Я не думаю, что ты заблуждалась.
— Нет, я была в заблуждении. Я неправильно толковала все знаки, даже себя саму. Ведь я совершенно другая. Я сейчас даже не узнаю свою реакцию на происходящее. Раньше я выплакала бы себе все глаза. А теперь мне, наоборот, хочется сделать что-то такое, чтобы показать всему миру: со мной шутки плохи.
— Это реакция настоящего сицилийца, моя дорогая, — сказала Баптиста. — А то чувство, которое ты испытывала, когда приехала сюда, было настоящим. Только его вызвал не Лоренцо, а Сицилия. Она шептала тебе, что здесь твой дом.
— Какая милая теория…
— Поверь, это не старческие бредни. Дорогая моя, подумай. Забудь о Лоренцо и подумай о земле. Я видела, как ты любовалась ею, стоя на террасе и не думая, что кто-то наблюдает за тобой.
— Или ранний вечер с таким странным нежно-золотистым светом, которого больше нигде не увидишь, — прошептала Хизер почти про себя.
— И язык, который так легко тебе дается, — напомнила Баптиста. — На самом деле все в этой стране дается тебе легко. Даже жара.
Да, подумала Хизер. Она расцветала под этим солнцем.
Но все было кончено. Случившееся в церкви прояснило ее разум, отодвинув на задний план чувства и эмоции. Она вернется в Англию и снова обретет себя. А что уж тогда она будет чувствовать — это ее личное дело, которое больше никого не касается.
— Я англичанка, мама. И принадлежу тому миру.
— Нет, ты принадлежишь этому миру, — строго сказала Баптиста. — И ты должна остаться.