Татьяна Бек. О поединках роковых и гендерных. — «НГ Ex libris», 2003, № 25, 24 июля.
«Проза Ольги Новиковой всегда ярко беллетристична, и легкомысленна, и мудра».
См. также: Ольга Тимофеева, «Чего хочет женщина» — «Время MN», 2003, 17 июля .
Александр Бренер, Барбара Шульц. Фашистская планета. Сборник рассказов. — «Арба». Всемирный Независимый Казах/стан/ский Журнал. 2003, 22 июля .
«Это — фашистская планета. Фашистская планета. Да. Да».
Дмитрий Быков. Апология застоя. Стоит ли выходить на площадь? — «Независимая газета», 2003, № 167, 13 августа .
«Я просто пытаюсь — возможно, что и в аутотерапевтических целях, — предостеречь от ужаса при слове „застой“. <…> начать наконец относиться к смене общественного климата как к явлению природы, со стоической готовностью не общественный строй менять, а душу свою спасать».
«<…> так плохо, как сейчас, в России писали только при старом Сталине, в конце 40-х — начале 50-х». А хорошо — в 70-е.
Cм. также рецензию Алексея Балакина на сборник статей Дмитрия Быкова «Блуд труда» (СПб., «Лимбус-Пресс», 2002) — «Критическая масса», 2003, № 2 ; «<…> именно политика — конек Быкова. Он, подобно персонажу старого анекдота, „только о ней и думает“. Пишет ли он о новых фильмах, об острове Капри, о Честертоне, Чуковском или Блоке — все равно так и норовит ввернуть то о крахе либерализма, то о победе нового консерватизма. В малых дозах это ничуть не раздражает, иногда выходит даже мило. Если же читать „Блуд труда“ подряд, то концентрация политиканства становится критической и начинает отравлять удовольствие от чтения. <…> Хоть сам Быков и аттестует себя как „сноба, гурмана, смакователя“, в это верится с трудом. Скорее его можно отнести к критикам тенденциозным, вроде Писарева или Михайловского».
См. также: Илья Кириллов, «В огороде бузина, в Крыму дядька» — «День литературы», 2003, № 7, июль ; «По-видимому, в лице Дм. Быкова мы имеем тот тип художника, который как рыба в воде чувствует себя в живописании идейной борьбы, политических и философских концепций и полемики вокруг них. Если бы он задумал написать роман из жизни идей, разумеется, найдя для этого соответствующую форму, его достижения, вероятно, были бы впечатляющими. Зачатки подобного произведения мы видим и в „Орфографии“, но, поскольку жанровый замысел у автора другой, они остаются блестящим фрагментом, в значительной степени чужеродным повествованию в целом. В послесловии к роману он признается — а читателю это становится ясным задолго до финальной части романа, — что при написании им руководило желание „возродить традиции отечественного эпоса“. Любителей иронии, уже растягивающих в улыбке губы, я разочарую. По прочтении „Орфографии“ можно с уверенностью сказать, что автор обладает „романным дыханием“, способностью выдержать длительные дистанции. Неоправданное в большинстве случаев многословие, бесчисленные повторы преодолеваются общим течением повествования, чувством времени, чутким авторским ощущением его медлительной непрерывной работы над всем и вся. Но это, пожалуй, единственная предпосылка для создания эпического произведения, которое на самом деле требует всеобъемлющих изобразительных возможностей, чего автор лишен».