Грохнули аплодисменты, вскочил Бибер, девушки взвизгивали и аплодировали стоя, как в театре.
Тимоня ударил Кольку кулаком по колену:
— Ах, гад! Ну и гад же! Плохо ты ему тогда врезал, Колька!
Донька Калимахин стучал ногами, Вечка наклонился, сунул четыре пальца в рот — и резкий свист в три колена, как клинок, врезался в восторженные крики, вмиг погасил этот шум.
Бибер, Адунин вскочили, закричали что-то о хулиганах.
Кольку всего трясло от ненависти к Игорю. Он многое не уловил потому, что совсем не слушал, что говорил Игорь раньше. Но Колька каждой частичкой души ощущал, что вся речь Игоря враждебна и ему, и Сорвачевым, и Доньке, и всем парням и мужикам, с которыми он работал на пристани.
Он вспомнил Афоню Печенега. С каким просветленным лицом Афоня говорил об образовании, о науке. Ему нужно было образование, чтобы понять жизнь. А Игорь Кошменский перетасовал все карты и как-то иначе все это преподнес.
В его словах о разуме и образовании была какая-то ложь, какой-то злой обман и особый жесткий смысл.
Кто-то легонько тронул Кольку за плечо. Он вздрогнул, повернулся. К нему наклонилась та, бараньекудрая, и с таинственным видом прошептала:
— Вы Ганцырев? Вас вызывают. Выйдите, пожалуйста, в вестибюль.
В смятении Колька поднялся, откинул портьеру и остановился; чувствуя срывающийся стук своего сердца. Наташа — он видел только ее глаза и улыбку — схватила его за тяжелую кисть руки тонкими пальцами и легонько потянула к себе, повела к лестнице, подальше от дверей зала.
— Когда я заглянула сюда на минутку и узнала, что вы все пришли в клуб, ты знаешь, как я обрадовалась? — она заглянула ему в глаза и продолжала виновато: — Я знала, что вы все меня ругаете, что я так долго не была… И я давно хотела, честное слово, хотела прийти и всех вас позвать сюда, чтобы все — и патриоты и конкордийцы — все были вместе. Но, знаешь, Коля, виновата, закрутилась, — она похлопала ладонью по его руке. — Я сейчас забегу на минутку в контору, сдам деньги, а ты одевайся и жди меня!.. Коля, обязательно жди.
И Колька, как во сне, послушно оделся, вышел на крыльцо и ждал в каком-то онемении. Он пытался что-то понять, но мысли вихрились, рвались, путались.
— Пойдем, пойдем, — подхватила его под руку Наташа. — Ты знаешь, я сегодня пригласительные билеты на воскресный бал разношу. Еще двенадцать осталось. У нас будет большой концерт. А оформление и сцены и зала — все моей работы. Три дня работала, вся красками да клеем пропахла… А ты видел журнал? Обложку, виньетки?.. А прочел там, в конце маленькими буковками напечатано, как о настоящей художнице: «Оформление Наташи Веретиной»?