Довольная собой, она закинула за плечо темный жгут косы и слегка потянулась.
Было золотое, пахнущее нагретыми заборами утро ранней весны. В открытое окно доносился с крыши сарая свист голубятника.
Колька Ганцырев уже знал, что о ночном происшествии напечатано. «Телеграфист он, пожалуй, не плохой парень. Не выдал. А то не миновать бы колонии. Пришлось бы спозаранок стучать молотком или визжать ножовкой, а по вечерам учиться у толстяка Бауэра, надув пузырями щеки, трубить на геликоне. К счастью, по милости Дудникова этого не случилось».
Колька с любопытством взглянул на свою фуражку с надломленным лаковым козырьком: «По виду лепешка лепешкой, а попала в знаменитости!»
Заняв у соседа-голубятника пятиалтынный, Колька после уроков решил навестить Дудникова. По пути забежал в кондитерскую Франжели и на всю серебрушку купил пирожных.
Посетителей в этот день к больным не пускали. Подавая в квадратное окошечко бумажный сверток, Колька впился глазами в дежурную сестру:
— Как он, Дудников?
— Поправляется. Ты не брат ему?
Колька замялся, хотел кивнуть и вдруг сразу выпалил:
— Ганцырев я! Колька! Передайте, пожалуйста. И чтобы быстрее поправлялся.
Неожиданная посылка, да еще от Ганцырева, удивила Митю. Не сразу развязались тесемочки, которые крест-накрест перехватывали сверток. Развернув бумагу, Митя расхохотался на всю палату.
«Вот черт, насмешка это или дар раскаявшегося разбойника? А вкусные тут штучки!».
Выбрав хрустящий слоеный пирожок, Митя остальное предложил соседям:
— Берите на здоровье. Закадычный дружок принес.
Весь вечер размышлял он над странным поведением Кольки. «Ударил чем-то тяжелым. Явно из-за Наташи. Почувствовал угрызения совести и преподнес лакомства, как маленькому».
Медленно тянулись однообразные дни. Наташа не напоминала о себе. Митины родные, жившие в уездном городке, о случившемся ничего не знали. Навестила его как-то лишь тетя Сима, рассыльная телеграфа, и та — по поручению сослуживцев.
Накануне выписки Митя попросил у сестры листок бумаги и карандаш. Захотелось письменно поблагодарить Ганцырева. Получились стихи.
Сказать могу я честно, вроде:
смешной ты, Колька Ганцырев.
Воображаешь, что ты ходишь
в средневековом панцыре.
Безвестного телеграфиста
с ходулей сшиб во имя ЭН.
О луковицкий Монте-Кристо,
ты торжествуешь! Ты блажен,
что пал у ног твоих соперник…
На тризне жрут пирожные.
А Луковицкая в сирени,
в сирени вся Острожная.
Но случай столкнул лицом к лицу Митю с Колькой. Встретились на пожаре.
В глухой час загорелся на углу Спенчинской и Раздерихинской улиц двухэтажный дом. Бревенчатое строение вскоре запылало костром.