Щепин взял свой стакан с пивом, отпил до половины.
— Говорите, говорите, Иван, — нетерпеливо сказала Катя.
— Так вот, друзья… Молебны и парады, ножки балерин и соловьиные арии. Все это ширма. А за ней что? Тяжелый труд, горе и слезы. И в богоспасаемой Вятке рабочему человеку стало уже невмоготу. Возмущение рабочих депо против своего начальника — не случайность. Причина — не грубость немца, причина — в притеснении рабочих… Не так ли, Сорвачевы? — обратился он к братьям.
— А правда, все правда, — кивнул головой Тимоня.
— Нет, вы послушайте, что у нас в мастерских делается, — сорвался Вечка. — Замаяли нашего брата сверхсрочной работой, а жалованья и гроша не прибавили. По четырнадцать часов, как черти на сковородке. И конца этой каторге не видно. И ведь ничего не скажешь. Чуть кто косо глянул на начальство или брякнул что от души, сейчас грозят к воинскому начальнику и на фронт. Как дальше-то быть?
— Ты не распаляйся, — предупредил Щепин, — не кричи, хотя ты и дома. Бывают и у стен уши.
Тимоня возразил:
— Хозяин — свой, не балабонит на ветер. Сам такой же, как мы. По субботам отмывается от сажи. А в воскресенье галоши заливает — снова черный.
— Все равно кричать не надо, — повторил Щепин. — А как вам быть? Бороться за свои человеческие права, бороться дружно. Потребовать прибавки жалованья. Откажут — объявить забастовку. Забастовка — средство верное, испытанное. С этого начинал свои первые шаги к революции рабочий класс. Но прежде надо переговорить с товарищами по работе, узнать их настроение, осторожно, остерегаясь шпиков, объяснить, убедить. В мастерских и в депо Шалгин и Сорвачевы это могли бы сделать. Вы там свои люди, хорошо друг друга знаете. Вам больше поверят, чем постороннему. Поговорите там по душам, где в одиночку, где в небольшой группе, а бумагу мы поможем сочинить.
Щепин говорил спокойно, но заметно было, что он чем-то удручен. «Что-то случилось у Ивана», — подумал Колька. И когда Щепин, допив свой стакан, попрощался, Колька вышел его проводить. Молча миновали кладбищенскую стену, остановились под тополями в неверном свете луны. На луну наплывали облака, и по лицу Щепина скользили тени.
— Что-то случилось, Иван? — спросил Колька.
Он впервые назвал Щепина, который казался ему очень опытным и умным человеком и был старше на десять лет, так запросто по имени.
— Друга моего давнего — тоже питерец — вчера арестовали… Да ты его знаешь. В лазарете на Московской, в седьмой палате у окна койка. Так из лазарета и взяли. Где он теперь? Может, в тюремной больнице? Большевик, Николай Соколов, да еще какой! На нем вся работа наша среди раненых держалась… Ты вот что — литературу пока в лазарет не носи. А концерт дать — обязательно надо. И во время концерта узнай, что сможешь. Осторожненько к обстановке присмотрись, кого еще арестовали, и как это все получилось. Случайность или предатель среди нас оказался…