Колька расстался со Щепиным, испытывая чувство гордости от того, что ему поручено такое сложное дело.
Спустя несколько дней Щепин написал от имени рабочих железнодорожных мастерских заявление с требованием немедленной выплаты денег за сверхурочную работу.
Все рабочие, за исключением десятка привилегированных и некоторых трусов, подписались под текстом.
Вручить бумагу начальству согласились Вечка и Тимоня.
В ту же ночь к Сорвачевым нагрянула полиция с обыском. Перевернув все вверх дном, полицейские ничего подозрительного не нашли, и все же Вечку и Тимоню увели с собой.
Начальство отказалось удовлетворить требования рабочих.
Узнав об отказе и аресте своих товарищей, рабочие не вышли на сверхурочную работу.
Арест Вечки и Тимони взволновал конкордистов. Колька с Аркашей не знали, как поступить, чтобы выручить арестованных. Щепин порекомендовал начать официальные хлопоты, поручиться за ребят, как за хороших спортсменов.
— Будет толк или нет, а обивать пороги надо, — сказал он.
Конкордийцы начали ходить в канцелярию полицмейстера, не раз были в жандармском управлении. Наконец, им удалось узнать, что следствие закончено и арестованные на днях выйдут на свободу.
Вечку и Тимоню действительно отпустили, но взяли подписку о невыезде из города. Перебивая друг дружку, оба рассказали, что тянули из них на допросах жилы — отчего да почему, да кто надоумил, улещали, грозили, но оба «заперли свои души на замочек, а ключики дома оставили». Так ничего следователь от крепких парней и не добился.
Не прошло недели, как Вечку и Тимоню вызвали в воинское присутствие и записали обоих в маршевую роту.
Все течет, все изменяется
Гимназисты сдавали экзамены досрочно. Николай без особенных усилий перешел в последний класс. Аркаша — тоже.
В гимназии ввели для старшеклассников совместное обучение военному строю. Занятиями руководил призванный в армию Томеш. Занимались три раза в неделю — на дворе гимназии, на всполье у технического училища, на Александровской площади.
По булыжнику людной Николаевской улицы маршировали всегда с песней.
Проходя мимо булычевского особняка, самые горластые тенора задорно начинали:
Скажи-ка, дя-адя, ве-эдь недаром
Москва, спале-о…
Москва, спаленная пожаром, —
подхватывали мощные басы и широкие глотки остальных:
Фра-анцу-у…
Французу отдана.
Фра-анцу-у…
Французу отдана…
Красиво пели парни лермонтовское «Бородино» — заслушаешься. По краям ученической колонны шагали босоногие мальчишки, норовя попасть в ногу и тоже разевали рты. Останавливались девушки, засматривались на гимназистов.
В начале июня старшеклассников отпустили на летние каникулы. В табелях стояла отметка о прохождении военного строя.