Виктор насупился:
— Я женатый. Сыну уже двенадцатый год пошел, дочке десять.
Поручик не понял:
— А как же ты тогда здесь оказался?
Виктор только рукой махнул:
— Характер у меня, понимаешь, тяжелый. Одному как-то легче. Веселее. Наверное, я людей не люблю.
— Я это заметил, — сказал Поручик. — А с солью не пробовал?
Виктор насупился еще больше, и Поручик предпочел сменить тему. Только поругаться не хватало.
— Ты сам-то откуда? — спросил он.
Виктор ответил как бы нехотя:
— Про город Сочи слыхал? Тамошние мы. Жена в Турцию мотается, «челночит». Летом комнаты сдает. Сын Петька, обалдуй, не учится совсем. Дочка тоже… А ты из каких будешь?
Поручик пожал плечами:
— Из никаких. Я детдомовский. Потом военное училище, потом служба на флотах. Так всю жизнь и кантуюсь.
Шкипер невесело вздохнул:
— Видно, наши с тобой домашние тапочки еще не сшиты… Ладно, пойду спать. Пиво в холодильнике, компас в нактоузе, держи курс на зюйд-зюйд-ост, бляха-муха!
И убрался в рубку. Старший лейтенант остался в одиночестве. Собственно, ему и штурвалом не надо было пользоваться, за него работало укрепленное на кронштейне за кормой крыло авторулевого.
Поручик задумался, что случалось с ним довольно редко. Его повседневная жизнь отличалась предельной ясностью. Да и времени на праздные размышления обычно не находилось. А тут все располагало к философским размышлениям о смысле жизни. Может, и вправду пора заглянуть в отдел домашних тапочек? Нет, покупать их, конечно, рано. Но так, походить, присмотреться к фасонам, расцветкам… Представить их на собственных ногах, а себя в них…
В конце концов, не вечно же ему кантоваться по уютным казармам и комфортабельным офицерским общежитиям. У Кэпа и Маркони квартиры и семьи в Москве, у Дока — в Питере, у Бертолета — в Саратове. А Боцман вообще домик в Крыму имеет. Теперь это заграница. Выйдет в отставку, будет персики выращивать, виноград. Недавно опять приглашал отдохнуть.
Поручик потянулся и зевнул. С непривычки к абстрактным размышлениям он то и дело проваливался в дремоту, но всякий раз почти сразу просыпался. Так незаметно прошло время до рассвета. Яхта уверенно шла в полный бакштаг, подгоняемая умеренным норд-вестом. Было тепло и влажно.
Когда солнце поднялось над линией океана, на палубу поднялся Виктор. Он выглядел посвежевшим и умиротворенным.
— Знаешь, ты первый человек, который не вызывает у меня раздражения, — сообщил он.
— Потому что я такой же дурак, как и ты, — буркнул Поручик и отправился отсыпаться по-настоящему…
Проснувшись, он первым делом извлек из ножен на ноге свой замечательный, острый как бритва, боевой нож «Катран» и, намылив щеки и подбородок, принялся скоблить трехдневную щетину. «Катран» справлялся с работой не хуже станка «Жилетт». Поручик успел побрить половину физиономии, когда с палубы послышался удивленный голос Виктора: