Приснись мне, убийца (Гриньков) - страница 57

– …если только ему не помогут.

Получилось очень эффектно, как в театре. Браво! Звучат аплодисменты. Утомленные спектаклем и собственным успехом артисты выходят из-за кулис, чтобы получить свою долю благодарности. Богучаров, единственный зритель этого спектакля, с трудом собирался с мыслями. Зрители любят, чтобы еще был эпилог. То место в пьесе, где все окончательно проясняется. Хургин решил не лишать Богучарова такого удовольствия.

– Козлов невиновен, – сказал он вкрадчивым голосом. – Просто странное и страшное стечение обстоятельств. Истина где-то рядом, я ее уже чувствую, еще немного – и удастся доказать, что Олег не преступник. Но вы должны помочь, Вячеслав.

Он уже согласен, это видно по глазам. Но ему, как деловому человеку, непременно нужно и рациональное объяснение.

– Я еще вам хочу одну вещь сказать, – произнес все так же доверительно Хургин. – Хуже вы Олегу не сделаете, ему и так настолько плохо, что дальше некуда. Поэтому вам опасаться нечего. А шанс помочь – вот он, вполне реальный.

– Хорошо, – ответил после томительной паузы Богучаров. – Давайте поговорим.

Он еще был очень осторожен в словах, но уже оттаял.

– Начнем все с того же вопроса о друзьях, – предложил Хургин. – Действительно все однокурсники у Козлова в друзьях ходили?

– Нет.

– Олег сам людей сторонился? Или окружающие его недолюбливали?

– И то, и это было.

– Объяснение можете найти?

– Могу. Когда человек устанавливает дистанцию между собой и окружающими, держится всегда особняком, люди начинают его сторониться. Взаимное отчуждение. Понимаете?

– Вполне. Значит, дело в самом Олеге?

– Да.

– Он рассказывал мне, что даже когда его приглашали в гости, он это приглашение зачастую игнорировал.

– Возможно. Он действительно редко появлялся в наших компаниях.

– Но вас-то лично он не обходил стороной, насколько мне известно.

– Да.

– И в гостях у вас бывал?

– Не так чтобы очень часто это происходило, но случалось.

– И как он себя вел?

– Никак. Сидел неприметно в уголке, слушал, что говорят другие, иногда книжку листал. В разговорах не участвовал.

– Он был неконтактный человек?

– Нет. Абсолютно. Весь в себе.

– Без эмоций, без поступков, – предположил Хургин.

– Я бы не сказал. Просто все пряталось глубоко в душе.

– Бросьте! – махнул рукой Хургин. – Если нет никаких внешних проявлений, то и внутри все тихо и спокойно.

– Иногда наблюдались и внешние проявления.

– Например?

– Однажды я даже видел Олега плачущим.

– Неужели?

Изумление Хургина было совершенно искренним.

– Да. Это случилось в лагерях.

– В каких лагерях? – не понял Хургин.

– Мы по окончании института на месяц отправились в летние лагеря, из нас офицеров делали. Профиль у нас был танковый, и в программе стояли стрельбы, вождение… Все как положено, в общем. Однажды мы шли колонной, и головной танк переехал собаку, она или больная была, или старая и лежала прямо в колее, не убежала. Механик-водитель принял немного в сторону, но недостаточно и переехал собаке лапы. А мы с Козловым во втором танке в башне сидели и видели глаза этой собаки. Она уже не могла двигаться и с такой печалью и мольбой на нас смотрела – прямо как человек. А танк надвигался, надвигался, мы думали, наш механик тоже объедет собаку стороной, а он, наоборот, накрыл ее гусеницей. Танк проехал, и мы увидели плоскую, как блин, собаку и такие же плоские внутренности, размазанные по дороге. Мне показалось тогда, что над ними даже пар поднимался – они были еще теплые.