Богучаров замолчал. Где-то за стеной зазвенел телефон. Вентилятор в дальнем углу с бесполезной хлопотливостью гонял воздух.
– На нас эта история с собакой, конечно, подействовала, – сказал после паузы Богучаров. – Настроение – ноль, едем и молчим, потом я поворачиваю голову – а у Олежки все лицо в слезах. Я даже не поверил поначалу.
– Почему не поверили?
– Не думал, что на него это так подействует. История, конечно, неприятная, но к чему же слезы лить. Я даже хотел ему сказать, что не надо так близко к сердцу все принимать, положил ему руку на плечо, а когда он обернулся и я его глаза увидел… – Богучаров развел руками и покачал головой. – Это была вселенская скорбь, клянусь. И я дар речи потерял.
– Вы с ним когда-нибудь позже вспоминали эту историю?
– Нет. Такой, знаете, молчаливый уговор – не вспоминать.
– Тайное братство посвященных, да?
– Да.
– А вот такой еще у меня вопрос. Вы собирались в компании – и чем занимались? Музыку слушали? Или говорили о чем-то?
– Всякое бывало.
– Со спиртным сидели?
– Конечно.
– Много пили?
– По количеству – нет, а по состоянию – да.
– Это как?
– Я сейчас гораздо больше выпиваю, но почти не пьянею при этом. А тогда – молодой, зеленый – рюмку хлопнул, и уже хорошо. Организм слабоват был против алкоголя.
– И Козлов с вами пил?
– Не помню. Наверное, пил.
– Но все было в пределах нормы? Не больше, не меньше других?
– Мне кажется, даже меньше остальных. Он мне таким и запомнился – тихоня, замкнутый в себе. Всегда один, даже если вокруг него люди.
– Он бывал откровенен?
– Нет.
– И никогда ничего о себе не рассказывал?
– Нет.
– О родителях своих, например, – подсказал Хургин.
– А разве у него были родители? Он в детдоме воспитывался, насколько я знаю.
– До восьми лет он жил с матерью.
– Я об этом не знал, – признался Богучаров.
– Мать погибла, а отец и сейчас живет где-то. Вы никогда ничего об отце не слышали?
– Нет.
– Козлов даже не упоминал о нем?
– Нет.
– Может быть, кому-то другому говорил, не вам?
– Я этого не знаю.
– С кем Олег был так близок, как с вами?
Богучаров задумался.
– С Колей Артемьевым, больше ни с кем, пожалуй.
И сам Козлов называл эту фамилию – Артемьев. Она была записана в блокноте доктора. Но Артемьев где-то далеко на Севере, и его следы затерялись.
– Да, еще Артемьев, – сказал Хургин. – Но его сейчас не найти?
– Почему не найти? – удивился Богучаров и взял со стола пухлую записную книжку. – Он живет в Североморске. Звонил мне пару месяцев назад, узнавал обстановку. Хочет вернуться, не нравится ему там.
– И у вас есть его координаты? – спросил Хургин с вспыхнувшей надеждой.