– Алла – хорошая девочка. Только ей было тяжело. Болела.
И Полянский говорил, что Алла лежала в больнице.
– Чем она болела? – спросил Хургин.
– Болела, – повторила старуха, будто не слыша вопроса. – Операция. Чуть не умерла.
– Сестра к ней приезжала, – попытался направить разговор в нужное ему русло Хургин. – Марина ее звали. И с ней был сын.
Чтобы было понятнее, даже ткнул пальцем в фотографию.
– А потом она все равно умерла, – сказала старуха.
Она не слышала, что говорил собеседник. Обрывки мыслей приплывали из ниоткуда, и она эти мысли озвучивала с трудом – куда уж было еще осмысливать сказанное другими людьми.
– Оставьте вы ее, – сказала девушка с досадой. – Вы же видите – она совсем плохая.
Хургин чувствовал себя неловко в этом доме. Чужая жизнь, и он в эту жизнь вторгся в не самое подходящее время. Вышел из комнаты в коридор, и девушка вышла следом, плотно прикрыв за собой дверь.
– Вы ее внучка? – спросил Хургин.
– Да. Родители вот доверили присматривать.
Хургин взглянул на девушку вопросительно.
– Как-то вы так это сказали… – Он помедлил, пытаясь подыскать нужное слово. Не нашел. – Не очень вам это нравится, да?
– А вам бы понравилось? Ходить за ней – удовольствия мало. Горшок туда, горшок сюда. Родители-то не хотят этим заниматься.
– А вы, значит, сознательность проявляете.
– Мне квартира нужна, – засмеялась непонятливости собеседника девушка. – Родители говорят: хочешь жить отдельно – иди доглядывать бабку. Помрет – квартира твоя будет. Вот я и отрабатываю будущие квадратные метры.
Хургин, и прежде мрачный, посмурнел лицом еще больше.
– Прощайте! – сказал поспешно.
– Всего хорошего. Жалко, что ничем не смогли помочь.
Дома здесь стояли только по одной стороне улицы, выстроились ровненько в ряд, отгородившись от дороги невысокими заборами. Он шел по противоположной стороне, не вдоль заборов, боялся тревожить собак, которые хоть и не очень часто, но все-таки попадались. За железной калиткой заметил огромного пса, когда приходил сюда накануне днем. Слева от него тянулся огромный пустырь – он заканчивался далеко-далеко, упираясь в железнодорожную ветку. Он видел, как прошел в ночи далекий поезд, луч его прожектора казался сверкающим стержнем, протыкающим вязкую грязь темноты.
Он дошел до перекрестка, который приметил еще накануне днем, и сразу за ним, через один двор, был тот самый дом. Он перешел наконец улицу и замер, прижавшись к забору. Тишина. Далеко за пустырем торопливо простучала колесами электричка. Открыв скрипучую калитку, он проник во двор. Из всей живности, как он знал, здесь была одна кошка, ее-то можно не опасаться. По-хозяйски обошел двор кругом и оказался у ведущей в дом двери. Толкнул ее легонько, она немного поддалась, но только и всего. Он понял, что дверь заперта изнутри на щеколду. Придется тогда воспользоваться окном. Он обошел вокруг дома, но очень скоро убедился, что и с окном у него ничего не получится. Рамы законопачены – их, похоже, не открывали никогда, и вряд ли удастся поддеть створку ножом. Ему показалось, что старуха глухая. Ей всегда громко кричали на ухо, он сам это видел. Она вряд ли услышит что-то. Вернулся к двери и с силой ударил в нее ногой. Щеколда с треском отскочила, дверь распахнулась настежь, открыв темное и пропахшее старостью нутро дома, и он поспешно вошел внутрь, это была летняя веранда, он торопливо миновал се и теперь очутился в комнате. Расположения комнат в доме он совершенно не знал и, чтобы сориентироваться, замер на пороге, вслушиваясь. Старуха, похоже, ничего не услышала. И с улицы не доносилось никаких звуков.