– Ни одного?
– Ни одного.
– Вы в этом уверены?
– Конечно. Все письма приходят на адрес детского дома, и только потом воспитатель отдает письмо ребенку. Я ожидала, что эта женщина напишет Алеше, но писем не было. Это я хорошо помню.
Хургин взглянул на Большакова. Тот пожал плечами, негромко сказал:
– Найдем ее. Горюнова из Сыктывкара. Это проще простого.
– А вы, извиняюсь, кто будете? – спросила Татьяна Тимофеевна.
– А дальше-то что было? – поинтересовался Большаков, демонстративно игнорируя заданный женщиной вопрос.
– Когда – дальше?
– Закончилась детдомовская жизнь Алексея. А дальше что?
– Он пошел в армию.
– Где служил?
– Не знаю.
– Не знаете? – удивился Большаков.
– Нет.
– Он разве не писал писем?
– Нет.
– И после армии – тоже?
– Да.
– Вы что-нибудь о нем слышали? – осторожно осведомился Хургин.
– Нет.
– Совсем ничего?
– Совсем.
– Это обычное дело? Всегда так бывает – уходят из детдома и больше сюда ни ногой?
– Я бы не сказала. И письма пишут, и приезжают. Хотя бы первое время. А от Алеши – ничего.
– Пропал, – сказал понимающе Хургин.
– Да, вроде того.
Татьяна Тимофеевна даже вздохнула.
– А почему, как вы думаете?
– Не знаю.
– Может, с ним что-то случилось? – подсказал Хургин.
Женщина на мгновение задумалась.
– Не знаю, – повторила после паузы. – Хотя для меня, если честно, в этом нет ничего странного.
– В чем вы не видите странности?
– В том, что Алеша так никогда больше не объявлялся. Он все время был сам по себе. Понимаете? Он жил здесь, но это не был его дом.
– А где был его дом? Что было ему дорого?
Татьяна Тимофеевна покачала головой:
– Он всегда был один. Ни к кому не привязывался. Никогда.
В разговоре возникла пауза. Где-то в коридоре послышались детские голоса.
– Алеша никогда не говорил вам о своем брате?
– Брате? – удивилась Татьяна Тимофеевна.
– Да, у него был брат.
– Не слышала ни разу. – У женщины на лице по-прежнему сохранялось выражение удивления. – Это был родной брат?
– Не знаю, – сказал Хургин. – Двоюродный, а может быть – еще более дальнее родство. Значит, не слышали?
– Нет, – сказала Татьяна Тимофеевна. – Для меня это новость.
– Вам приходилось видеть, чтобы Алеша дрался?
Этот вопрос оказался для женщины неожиданным.
– Не помню, – призналась она после паузы. – Хотя… – Покачала головой. – Да, было. Теперь я вспомнила. Как-то он подрался с одним из мальчишек, разбил ему лицо в кровь.
– Алеша разбил? – уточнил Хургин.
– Да.
– Как по-вашему, он был жестоким?
– Я бы не стала давать такое определение.
– Но ведь лицо в кровь разбил, – напомнил Хургин.
– Это совсем не то. Для меня жестокость – это что-то ужасное, что делают бессмысленно и беспощадно.