— Завтра к десяти часам.
— Господин офицер, разрешите заметить, что к десяти утра физически нельзя составить столь обширный материал, а в отношении экземпляра на немецком языке просто невозможно, потому что нет работников, знающих немецкий язык.
Офицер подумал и сказал:
— Представьте русский экземпляр послезавтра в десять утра. Моя фамилия Венцель.
— Будет сделано, господин офицер!
Венцель вывел Ковшова на лестницу и, что-то крикнув часовому, вернулся в кабинет.
Выйдя из подъезда на залитую солнцем улицу, Ковшов вздохнул с облегчением. Не спеша, наслаждаясь свободой, шел он в больницу. Шел и пытался ответить на многие вопросы. Почему, например, немецкие офицеры так поверхностно осмотрели палаты. Он-то думал, что сразу же начнется придирчивая проверка состава. Списки. Зачем им вероисповедание? Да и что напишешь в этой графе, если среди раненых, наверное, верующих и нет. Куда хочет ехать? Место жительства? Все эти вопросы — только попытка зашифровать главные: звание, должность, партийность. Первое упоминание о расстреле… Даже в ответах о вероисповедании можно ведь при желании усмотреть обман.
У рекламного щита Ковшов остановился. Закрывая наспех оборванные старые афиши, висело большое объявление — приказ о регистрации евреев без различия пола и возраста. Устанавливался срок: до двадцатого августа все жители еврейской национальности обязаны лично зарегистрироваться в комендатуре.
Проходя по пустынной площади, Ковшов увидел у подъезда «Савоя» легковые автомашины и мотоциклы, часовых у дверей и у входа во двор. Парные патрули прогуливались по улицам вблизи гостиницы. Очевидно, здесь комендатура. А что же в «Ударнике»? В каком учреждении он был?
Ковшов не заметил, как дошел до больницы, где с нетерпением ждали его возвращения, беспокоились из-за долгого отсутствия. Он спокойно улыбнулся:
— Привыкайте к моим отлучкам… господа. Тут же дал задание готовить списки раненых.
— Ответы на вопросы возьмите из историй болезни. Для заполнения тех граф, на которые не дает ответа история болезни, опросите раненых. Я предупрежден, что за обман немецкого командования меня расстреляют.
Ковшов проговорил это с обычной своей медлительностью и снова улыбнулся:
— Обманывать немецкое командование у нас нет оснований, мы ничего не скрываем.
Потом Ковшов прошел по палатам. Хоть на минуту, но зашел в каждую. Знал, что больные не меньше сотрудников встревожены первым посещением врагов. Шел он по больнице, улыбался, на ходу делал замечания: здесь увидел пыль на стекле, там — следы на паркете… «Все идет нормально, — говорил он своим видом. — Волноваться нет оснований».