— Вы даете себе отчет, чем вам это грозит, господин Ковшов? — высокомерно спросил офицер.
— Я уже сказал, господин Венцель, что помню каждое ваше слово. Обманывать немецкое командование я не могу и не хочу: если я дам ложные сведения, вам не трудно будет уличить меня в обмане. Жизнью своей я дорожу, поэтому правдив, господин Венцель. Я же знаю, что вы будете проверять эти списки.
Венцель уставился серыми немигающими глазами в глаза Ковшова. Тот выдержал тяжелый взгляд. Венцель перевел глаза на дверь, не спеша подошел к ней, опустил защелку замка.
— Я понял, господин Ковшов: вы боитесь партизан и чекистов. Не бойтесь, все сохраним в тайне.
Венцель прошел к столу, взял из стаканчика карандаш и подал Ковшову. Еще не понимая, чего от него хотят, Ковшов взял карандаш.
— Отметьте командиров, политработников, коммунистов, чекистов. Не пишите — только птичка или точка. Большего не требуется.
— Господин Венцель, мне негде ставить птички, — ровно и спокойно ответил Ковшов, кладя карандаш на стол. — Уверяю вас, что тех, кто вас интересует, в больнице нет.
Снова и снова Венцель возвращался к вопросу о командирах, политработниках, комиссарах, но Ковшов стоял на своем. Немец нервничал, вскакивал со стула, то и дело напоминал об ответственности, но его собеседник упрямо стоял на своем: «Нет, эвакуировали раньше, ни одного не осталось…»
Венцель устал от беседы, но не хотел признать себя побежденным. Подумав, он коротко сказал:
— Сдайте списки в полевую жандармерию.
— Где она находится, господин Венцель? — не выдавая радости, спросил Ковшов.
— В «Савое».
Собрав списки в папку, завязав тесемки, Ковшов попрощался с Венцелем и вышел на улицу.
Нервное напряжение проходило. Ковшов почувствовал, что ноги стали ватными. Он вошел в парк и присел на скамейку. Отдых после разговора с Венцелем был необходим. Тем более, что предстояло новое испытание.
В «Савое» все повторилось почти полностью. Только карандаша здесь в руки не давали. Час продолжалась до одурения однообразная беседа: «Есть?» — «Нет». — «Есть»? — «Нет». Процедура была еще более утомительна оттого, что велась через переводчика, бесцветного, с бегающими глазами типа.
Из жандармерии Ковшова со списками направили к коменданту города.
Майор Бооль занял кабинет на третьем этаже гостиницы. Рядом, в трехкомнатном номере, он и жил.
Сопровождавший Ковшова солдат что-то сказал дежурному. Тот поднялся и показал Ковшову знаками: иди! Он привел его в приемную, к женщине, сидевшей за маленьким столиком.
Женщина посмотрела на Ковшова и улыбнулась:
— Садитесь, господин…