— Ты что, шутишь? — Бретт сел. — Это я за тебя переживал.
— Правда, это поразительно? — приглушенно произнес Росс, словно оператор-документалист, только что заснявший рождения жирафенка. Фрэнки захотелось выдрать нитки из шейного шва и задушить его. Вот это точно было бы поразительно!
— Бекка, я думал, что убил тебя! — Бретт всхлипнул. Из носа у него выскочила гигантская сопля.
— Ой фу! — воскликнула Лагги. — Видали, какая козюля?
Сияющая улыбка Бекки развеялась быстрее, чем закат, заснятый ускоренной съемкой.
— Отойдите все! — приказал какой-то молодой врач, на медицинской куртке которого было написано «Интерн». Он ринулся к Бретту со шприцом на изготовку. — У него посттравматические галлюцинации!
— Чего?! — Бретт оттолкнул интерна. — Нету у меня никаких галлюцинаций!
— Нет, есть, — подхватила Бекка.
Интерн сделал шаг вперед.
— Нету!
Интерн сделал шаг назад.
— Есть!
Интерн сделал шаг вперед.
— Да дайте вы ему сказать! — выкрикнула миссис Редцинг.
Все сделали шаг назад.
Бретт сунул в рот еще кусочек льда и повернулся к матери.
— Помнишь мой день рожденья, когда мне исполнилось десять лет?
Она, плача, кивнула.
— Мы устроили в подвале дом с привидениями. Ты хотел торт-ужастик, и я испекла человечка, и мы натыкали в него пластмассовых ножей и полили сверху вишневым компотом.
— Ага… — Бретт сколупнул с ногтя кусочек черного лака. — Когда я задул свечи, я пожелал… — Он сколупнул еще кусочек. — Я пожелал, чтобы…
Он умолк и принялся сдирать лак с ногтя.
— Все в порядке, Би-мэн, — прошептал Росс. — Тебя никто не винит.
Бретт глубоко вздохнул.
— Я пожелал превратиться в монстра. — Он выдохнул. — И я вправду в него превратился, мама!
Интерн снова сделал шаг вперед. Миссис Редцинг оттолкнула его.
— Боже мой, Бретт, не говори так! Никакой ты не монстр! — воскликнула она.
— Как ты можешь так говорить после того, как я оторвал голову собственной девушке?
— Что?! — воскликнули хором Виктор и Вивека.
— Полное золото! — расхохоталась Клео. — Он принял Фрэнки за Бекку!
— У них были одинаковые костюмы, — заметила Клодин.
— Клево-то как! — воскликнула Ляля. — Теперь твои неприятности закончились!
Фрэнки кое-как удалось довольно убедительно улыбнуться. Формально Ляля была права. Это вправду было клево. Если Бретт понятия не имеет о ее существовании, он не может ее ни в чем и обвинить, верно? Его неведение — это просто божий дар! Благословение! Пропуск на выход из тюрьмы!
«Только почему мне сейчас больнее, чем когда у меня отвалилась голова?»
Разнообразные чувства поднимались и опускались в душе Фрэнки, словно расписные лошадки на карусели: облегчение… смятение… оправдание… благодарность… меланхолия… свобода… потеря… Но одно чувство оставалось неизменным — скамья, привинченная к полу так, что с места не сдвинешь, — ощущение собственной ничтожности.