Тогда я, часто переводя взгляд с этого замазама на Князева, на Карпеля и потом снова, высказал свое сугубое мнение «по поводу». Я сказал, что черный крест, по моему мнению, не имеет отношения к жизни в принципе никакого. Поэтому использовать его для воскрешения кого бы то ни было неправильно.
— Вот, если тело мертво. Тело животного или человека — не важно. Тело мертво по каким-то внешним, внутренним причинам. Но оно однозначно мертво. Решал ли, снимал ли черный крест проблему, причину, по которой тело стало мертвым? Нет. Но наоборот, он «заводил», заставлял «работать» тело, несмотря на то, что причины, по которым тело стало мертвым, остались. Мы имеем дело не с тем, что из тела как бы «вышла» смерть. Но с тем, что тело стало функционировать, несмотря на смерть. А это уже какая-то новая форма жизни. Или старая форма жизни. Но никак не восстановление того же тела, с той же (простите за эти слова) душой вновь. Мы имеем, так сказать, дело с мертвым телом, которое вновь начало шевелиться, но никак ни с тем, что как-то восстановили прежнюю, досмертную жизнь в старом теле. Как крест это делал? Думаю, что здесь мы имеем дело с какой-то новой (или старой), еще не изученной, радиацией. У меня всегда отклонялась от нуля стрелка счетчика Гейгера, когда я подносил его к кресту. Но потом она снова показывала на ноль.
Меня поблагодарили. И Князев сказал, что я могу садиться. Но замзама, перебив его, задал мне вопрос: если уж я принял такое действенное участие в проекте — каково мое мнение: что делать с проектом «Черный крест»?
И тут я говорю то, что, наверное, не должен был говорить:
— Судя по всему, насколько я понимаю, «наверху» уже решили этот вопрос, проект закрывается, а материалы по нему уничтожаются?
И тут зал смолк. А по выражению лица замазама постепенно понимаю, что наверху вопрос о судьбе проекта еще открыт И даже более того — кто-то, видимо, очень заинтересован в продолжении работ. Желая снять неловкость паузы, Карпель шутит в микрофон, так, чтобы слышал весь зал:
— Радикализм молодости!
По окончании совещания я одним из первых выхожу из зала, включаю «форсаж» сразу по завершении исполнения гимна КГБ. Я выбегаю в коридор — мне очень не хотелось бы «иметь разговоры» с Карпелем; и туг происходит вот что: наверное, впервые лет за 30–35, в этом самом надежном подземном бункере с автономным обеспечением всем, чем можно, на месяц гаснет свет Вернее, даже не гаснет, а так, моргает на пару секунд. Но я оказываюсь один в темноте.
Когда же свет «моргнул» и снова зажегся, чувствую, что за мной кто-то стоит. Я оборачиваюсь — фу, это всего лишь Света, у нее шутки такие. Она снова мне улыбается и говорит, что мне пора к «психу» с моими «проблемами».