— Вы посмотрите внимательней.
— Да что смотреть! Что я, почерка Елены не знаю? Слава богу…
— Прочтите письмо…
Ставицкий быстро пробежал письмо глазами, порывисто вскочил на ноги, затравленно глядя на Тихонова.
— Что скажете?..
— Я здесь ни при чем! — срываясь на фальцет, закричал Ставицкий. — Ни при чем, понимаете?!
— Не устраивайте истерик, — спокойно сказал Тихонов. — Я не слабонервный… Вот к чему приводит ваша “ситуационно обусловленная ложь”… Или как там вы ее называете.
— Вы не смеете… не смеете, — прошептал Ставицкий и неожиданно зарыдал, прикрыв руками лицо. Сквозь разорванную всхлипываниями фразу до Тихонова донеслись слова: — …Смерть Тани — крест на мне… крест… до конца дней… — Потом подбежал к Тихонову и снова закричал: — Послушайте, вы не смеете думать, что я замешан в этом деле! Я не убийца!..
— Успокойтесь, — неприязненно сказал Тихонов. — Криком вы ничего не докажете.
Ставицкий опустился в кресло и снова закрыл лицо руками:
— Боже мой, боже… Как все это ужасно! Какой-то бессвязный нервный бред, как в пьесах Ионеско… — И добавил безразлично: — Впрочем, вы этих пьес не видели, у нас их не ставят…
— Отчего же, я их читал, — сказал насмешливо Тихонов. — И даже носорога в себе выискивал, как он рекомендует. Не нашел, правда. А, кстати, Шекспира вы давно перечитывали? Или Чехова, скажем? Ведь у вас в оперетте их тоже не ставят? А полезно было бы вспомнить… Там и о благородстве есть, и о человеческой глубине, и о любви тоже… О настоящей любви, я имею в виду… Ну ладно, давайте к делу. К письму, то есть… Значит, если предположить, что Букова имела к нему отношение, напрашивается вывод: такой щепетильный вопрос она могла доверить только очень близкому человеку. Кто может быть ей настолько близок?
— Вероятнее всего, это Зинка Панкова, ее подруга, — быстро, не задумываясь, сказал Ставицкий.
— А кто она, эта Панкова?
— Актриса, вместе с Еленой работает в театре музыкальной комедии…
Ставицкий налил себе еще коньяку. Глаза его влажно блестели.
— Ужасно! Как ужасно все это!.. Невыносимо! С одной стороны — это ужасное горе, а с другой… Признаюсь честно, разговоры с вами отнюдь не содействуют душевному спокойствию. Ерунда, конечно… Главное, что в этой драме все так непоправимо…
Стас по-прежнему стоял у окна, смотрел на падающий непрерывно снег и думал: “Небольшой ты человечек-то оказался. Не верю я твоему горю. Ладно, неси дальше свой дешевый пластмассовый крест…”
2.
Вернувшись к себе, Стас включил плитку, достал из сейфа несколько папок с уголовными делами, присланными ему для ознакомления из разных районов. Позвонил Саша Савельев. Но у него тоже ничего интересного не было.