Этот ритуал, за которым Юджин внимательно следил из окна отцовской гостиной, завораживал его еще много лет спустя — люди и жизнь соседнего дома были зримо и символично выше него.
В это утро он испытывал огромное удовлетворение от того, что оказался наконец в проулке Хильярдов — это было для него первое бегство, и оно привело его в запретное и священное место. Он копошился на самой середине дороги, разочарованный свойствами шлака. Гулкие куранты на здании суда пробили одиннадцать раз.
А каждое утро ровно в три минуты двенадцатого — настолько незыблем и совершенен был порядок, заведенный в этом вельможном доме, — огромный серый битюг медленной рысцой взбирался по склону, таща за собой тяжелый фургон бакалейщика, пропитанный пряными, застоявшимися ароматами бакалейных товаров и занятый исключительно хильярдовскими припасами, возница же, молодой негр, по традиции в три минуты двенадцатого каждого утра тем да крепко спал. Ведь ничего не могло случиться: битюга не отвлекла бы от выполнения его священной миссии даже мостовая, устланная овсом.
И битюг тяжеловесно поднялся вверх по склону, громоздко свернул в проулок и продолжал продвигаться вперед все той же неторопливой рысцой, пока не почувствовал под огромным кругом правого переднего копыта какую-то крохотную помеху: битюг поглядел вниз и медленно снял копыто с того, что еще совсем недавно было лицом маленького мальчика.
Затем, старательно расставляя ноги как можно шире, он протащил фургон над телом Юджина и остановился. Возница и нянька проснулись одновременно; в доме раздался крик, и из дверей выбежали Элиза и Гант. Перепуганный негр поднял маленького Юджина, который не осознавал, что вдруг вернулся на авансцену, и передал мальчика в могучие руки доктора Макгайра, а тот замысловато его выругал. Толстые чуткие пальцы врача быстро ощупали окровавленное личико и не обнаружили ни одного перелома.
Макгайр коротко кивнул, глядя на их полные отчаяния лица.
— Ничего, он еще станет членом конгресса, — сказал он. — Судьба одарила вас невезеньем и твердыми лбами, У. О.
— Черт бы тебя побрал, черномазый мошенник! — закричал Гант, с невыразимым облегчением набрасываясь на возницу. — Я тебя за это упрячу в тюрьму!
Он просунул длинные ручищи сквозь решетку и принялся душить негра, который бормотал молитвы, не понимая, что с ним происходит, — он видел только, что оказался центром дикого смятения.
Нянька, хлюпая носом, убежала в дом.
— Это не так плохо, как выглядит, — заметил Макгайр, укладывая героя на диван. — Принесите теплой воды, пожалуйста.