– После того, как увидел результаты экспертизы фотопленки и доклад специалистов о твоей машине информационной. Хотя… Сомнения у меня до сих пор остаются…
Услышав это, я расстроилась. Значит, он верит только безусловным материальным доказательствам. На мои слова ему просто наплевать. И как в этом случае заставить его взять в толк, что до войны осталось всего четыре года? Что же это за упертость-то такая? Тут я вспомнила о Натанычевом приборе.
– Ой! Мне же надо координаты замерить. – Я вскочила с кровати и, накинув выделенный мне госхалат, убежала за свертком.
Вернувшись, я села на корточки и, шурша бумагой, начала примеряться, в каком месте мне будет удобнее телепортироваться.
– Что ты там в темноте возишься? – спросил Сталин, пытаясь рассмотреть, что я делаю. – Свет зажги.
– Нет, нет, я уже почти готова.
Я установила прибор возле окна и нажала на предмет Натанычевой гордости – лиловую кнопочку. Внутри крякнуло, свистнуло и замолкло. И это все? Меня так и подмывало надавить на нее еще раз, но, вспомнив предупреждения своего друга, я решила не искушать судьбу.
– Ура! Теперь я смогу появляться здесь, когда ты захочешь… – Я нырнула обратно в кровать и, смеясь, полезла обниматься. – Ну скажи… Когда мне прилетать? Когда? Или я тебе уже надоела?
В ответ он сжал меня в кольце объятий:
– У вас там в 2010 году все женщины такие?
– Какие? – Я продолжала его целовать.
– На комплименты напрашиваешься? Хорошо, скажу тебе, какие. Такие вот, пылкие, нежные, веселые, не особенно, правда, умные, судя по твоим суждениям, зато красивые, ну и довольно смелые, раз ты не побоялась в Кремль прийти.
– Кроме меня, там таких больше нет! – гордо ответила я. – Елена Григорьевна Санарова – создание эксклюзивное! Можешь собой гордиться. Какую уникальную женщину ты очаровал!
– И когда эта уникальная женщина в очередной раз испариться собирается? – В его тоне чувствовалось недовольство.
– Полдевятого. Но я же вернусь. Почему ты так говоришь?
– Потому что я не люблю, когда кто-то или что-то выходит у меня из-под контроля. Я не могу быть уверен в том, что ты появишься, когда обещала. И это меня из себя выводит!
От того, каким тоном он сказал последнюю фразу, во мне все похолодело. Я поняла, что, хоть мы и перешли на новый уровень общения, бояться я его так и не перестала.
– Так когда мне приходить-то?
– Полдевятого утра, – резко сказал Сталин.
– Но полдевятого я только уйду.
– Значит, вернешься в восемь часов тридцать минут и одну секунду! Я так хочу. И не вздумай там у себя несколько дней сидеть. Я сразу это почувствую!