– Молодец. Исправляешься, – сказал он, определив каким-то одному ему известным способом, что я явилась, как и было велено, практически сразу после исчезновения. – Прекрасное платье. Теперь главное – чтобы Утесов дара речи не лишился от красоты твоей неземной.
Когда мы приехали, Утесов со своим оркестром был в полной боевой готовности. Его явно вызвали в Кремль по тревоге, отчего вид у него был несколько испуганный. Он поздоровался, поблагодарил за приглашение и поинтересовался, что ему исполнить.
На это Сталин, с интересом следя за моей реакцией, сказал:
– Вы, Леонид Осипович, что-нибудь повеселее выберите. Из своего раннего репертуара. Какие-нибудь уличные песни. И обязательно про урканов с кичманом и про гоп ваш со смыком.
Обомлев от такого поворота событий, донельзя удивленный Утесов поспешил заверить, что все выполнит в точности, и начал концерт. Я была в восторге. Мало того что мне действительно нравилась именно такая музыка, да еще ее лично для меня в Кремле сам Утесов играл!
Всю дорогу домой я говорила, что это была прекрасная идея, что я очень довольна, а потом заявила:
– Жалко, что еще на Вертинского нельзя сходить.
– Ты что, Вертинского любишь? Он про урканов не поет, – удивился Сталин.
– Нет. Не люблю. Но он же легенда. Поэтому увидеть его было бы приятно.
– Ты же эмигрантов ненавидишь. А он – эмигрант.
– Это не считается, потому что он скоро вернется.
– И кто ж его сюда пустит, интересно знать?
– Ты, – сказала я, смеясь.
В ответ он махнул рукой:
– Вертинского пущу? Но… Хотя, с другой стороны… Говори что хочешь… Только не грусти. Ты мне веселая очень нравишься.
Возвратившись на дачу, мы провели прекрасный вечер. И хотя Сталин всячески старался увести меня подальше от политических разговоров, я все-таки умудрилась найти повод и между слов ввернуть ему пару фактов о ялтинской конференции…
* * *
Следующие три недели напрочь вычеркнули меня из реальной жизни. Поскольку отсутствие Глеба натолкнуло меня на мысль уйти в импровизированный отпуск, большую часть времени я старалась проводить в 1937 году. Мне была дорога каждая минута, и я таскалась в прошлое практически без перерыва.
Конечно, я видела, что донельзя осточертела Натанычу, которому приходилось постоянно то отправлять меня туда, то принимать обратно, но идти против своей всепоглощающей страсти я была не в силах. В итоге у меня сбился режим, я перестала соображать, где утро, где вечер, и думала лишь о том, чтобы побыстрее сбежать из 2010 года и броситься в любовную мясорубку.
Что касается Сталина, то он, безусловно, не мог позволить себе тратить на романтические свидания так много времени. Иногда он звал меня днем, чтобы просто посмотреть на меня в течение получасового перерыва, периодически проводил со мной ночи, а порой брал меня с собой на всевозможные культурные мероприятия – от посещения театров до спортивных соревнований. Таким образом, отношения, которые для меня длились чуть меньше месяца, у него в 1937 году растянулись в довольно продолжительный роман.