Он резко встал. Подошел ко мне и вдруг стал обнимать меня так, как не делал еще ни разу за все время нашего знакомства. Даже если бы он сам там, в 1952 году, не рассказал мне о том, что любил меня здесь, в 1937-м, то после этих объятий у меня не осталось бы никаких сомнений в силе его чувств. Он целовал меня, не говоря ни слова, но для меня это было гораздо важнее признаний.
Я поняла, что опять забыла о парадоксах времени. Эти два часа, на которые я опоздала по вине пьяного Натаныча, заставили Сталина принять как факт то, что он оказался в иной реальности и теперь увидит меня лишь через пятнадцать лет, да и то всего на полчаса. И все это время с десяти до двенадцати ночи он думал о том, что потерял меня навсегда. Не знаю, насколько его волновало то обстоятельство, что ему придется не читать, а писать свое загадочное зашифрованное завещание, но то, что в течение последних ста двадцати минут он фактически переживал мою смерть, было очевидно.
Отбросив на стол конверт, который ему мешал, он немного отстранил меня от себя и посмотрел мне в глаза:
– Видишь. Я оказался более удачлив, чем тот, у которого ты побывала.
– Ты же мне это обещал, – улыбнулась я, надеясь, что, обуреваемый чувствами, он не станет меня допрашивать.
Но он, видимо, решил, что романтики на сегодня вполне достаточно, и сказал:
– Теперь тебе придется о многом мне рассказать.
Я кивнула, и мы сели на диван.
– Почему ты так долго дома была? – спросил он, поворачивая меня к себе лицом.
– Машина времени сломалась. Понимаешь, что-то не так. Кто-то хочет нам помешать. Был взлом системы… Ну, в общем, ее сломали как бы извне. И на восстановление понадобилось несколько часов.
Просканировав меня взглядом, он принял этот ответ и перешел к следующему этапу дознания:
– А опоздала почему?
Я закусила губы. Очень не хотелось признаваться в том, что упившийся вусмерть Натаныч поехал умом и от ревности ввел в компьютер не то время. Но любая ложь могла иметь для меня катастрофические последствия.
– Понимаешь, этот друг мой… Он… Он сильно переживал, что машина сломалась. Ну и выпил лишнего. Поэтому ввел не те данные…
Сталин внимательно посмотрел на меня:
– Это ответ неполный. Значит, есть что скрывать.
– Нет… – сразу распереживалась я. – Не хочу, чтобы ты так думал. Это такая ерунда, из-за которой тебе не стоит меня подозревать в чем-то. Ну… Ну… Дурак он, одним словом. Приревновал меня к тебе. Ему же приходится быть невольным свидетелем того, как часто я к тебе ухожу. Ну вот, видимо, человек и впал в это… ну ты знаешь, сильное душевное волнение.