Мэгги с поросшего травой берега смотрела на сияющее небо и приглушенные краски земли. Идеальное место для маленького мальчика. Она представила пасущихся коров, яблоки, Гусиный ручей, текущий по уступам, и ватагу малышей на берегу. Это и есть американская мечта! Мэгги подумала, что когда-то окраины Риверсайда были столь же живописны и тетя Китти могла девочкой гулять по окрестным фермам. Теперь там супермаркеты, стоянки, автомобили и дома, и люди, люди… А Мэгги стояла в очереди в кино, платила за хлеб в супермаркете… Здесь же она чувствовала себя наедине с природой — она, Хэнк и Гусиный ручей.
— Для меня это потрясение, — промолвила Мэгги.
— У вас в Риверсайде, что, нет коров? — И он, подойдя, обнял ее за плечи, почувствовав, как ее тело напряглось под его руками.
— Это просто дружеский жест, я решил больше не пытаться склонить тебя к близости, пока ты не изменишь свое мнение обо мне.
— Что ж, это здорово. Спасибо.
— Я не собираюсь повторять свое предложение, кому, в конце концов, охота связываться с «Наказанием Скоджена»?
Она услышала нотки иронии в его голосе. Да, он был из тех, кто мог посмеяться над собой. Но еще она подумала, что он из тех, кто может держать ситуацию под контролем. Потому надо оставаться настороже.
— Мне кажется, в городе полно женщин, мечтающих только об этом.
— Да, в основном, из-за яблок, — добавил он.
Тем временем абсолютная тьма опустилась на сад.
— Ты точно знаешь, куда идти? — спросила Мэгги.
— Конечно, ведь это мой сад, дай мне руку, чтобы я был уверен, что ты рядом.
И ее рука скользнула в его ладонь. Нет, она не боялась ни темноты, ни его сомнительной репутации; она просто любила его.
Наконец они взобрались на холм, с которого был виден дом, приветствовавший их единственным освещенным окном.
— Мы забыли запереть дверь, — сказала Мэгги.
— Я никогда ее не запираю, не знаю даже, есть ли у меня ключи.
— Но кто-нибудь может войти!
— Здесь некому ходить, разве что Бабба, так его и закрытая дверь не остановит.
— А ты сам не совершал преступлений?
Они вошли в дом, и Хэнк включил свет в прихожей.
— Обычное подростковое баловство. Я угробил две машины, угнанные у отца.
— А еще? — Они уже сидели на кухне, поглощая шоколадный пудинг, оставшийся с ужина.
— Еще езда с превышением скорости.
— Самое лучшее ты приберег напоследок.
— Да. Еще был поджог конюшни Баки Вивера. Но в этом я не виноват.
Она заметила, что ему и теперь еще неприятно об этом говорить, судя по красным пятнам, выступившим на лице. Он надолго задумался. Этот разговор заставил его заново пережить всю свою прошлую жизнь. Он хотел быть с Мэгги предельно откровенным, потому что он любил ее. Хэнк подумал, что все его детство было чем-то средним между борьбой за независимость и собственное достоинство. Он хотел обратить на себя внимание взрослых, прежде всего отца, хотел добиться признания в их глазах. Но отец не желал иметь дело ни с девятилетним мальчиком, не могущим не вылезать за линию в раскраске, ни с подростком, не способным завязать правильный виндзорский узел, ни с прыщавым семнадцатилетним юнцом. Впервые Хэнк почувствовал независимость от мнения о себе родителей лишь закалившись в матчах профессиональной хоккейной лиги. Он прервал раздумья.