– Тем не менее, – сказал отец Августин, – эта злая шутка, как вы выразились, Ваше Высокопреосвященство, в жизни отца Пио сыграла достаточно важную роль. Ему пришлось расстаться с жизнью.
Кардиналы, епископы и монсеньоры договорились встретиться через неопределенное время, когда будет найдена копия «Книги знака».
Поздно вечером Касконе встретился с Канизиусом.
– Ведь я знал, – сказал Касконе, – а ты еще сомневался, что эта глупая надпись опасна. Любое исследование губительно для курии. Вспомни о Джанпаоло!
Канизиус скривился, будто даже звучание этого имени причиняло ему боль.
– Если бы Джанпаоло, – продолжил кардинал-государственный секретарь, – не стал рыться в документах, жил бы и по сей день. А если бы реформа была проведена, о последствиях страшно даже думать. Джанпаоло вверг бы Церковь в кризис веры. Нет, невозможно представить!
Канизиус согласно кивнул. Он сомкнул руки за спиной и прохаживался перед Касконе, облюбовавшим место в обтянутом пурпуром кресле в стиле барокко.
– Уже сама тема собора была бы унизительна для курии, – сказал он. – Собор на тему фундаментальной веры! Невероятно! Это счастье, что он не успел официально заявить о своих планах.
– Да, невероятная удача! – согласился Касконе и, склонив голову, перекрестился.
Внезапно Канизиус замер:
– Консилиум по делу Сикстинской надписи должен быть прекращен как можно скорее. Ситуация во многом схожа с той, что сложилась во время правления Джанпаоло. Всюду все что-то вынюхивают. Еллинек мне не нравится, а Августин и того меньше.
– Если бы я мог предугадать, что повлечет за собой обнаружение этой надписи, я приказал бы ее уничтожить.
– Нельзя было восстанавливать в должности Августина!
Касконе повысил голос:
– Я отправил его в отставку, узнав, что он собирает материал о папах, правивших короткое время. И о Джанпаоло. Но Пио Сегони совершил суицид, и мне пришлось вернуть его. Если бы я этого не сделал, это вызвало бы подозрения. В сложившейся ситуации я вижу лишь один выход: ты должен распустить консилиум ex officio. Консилиум справился со своей задачей. Микеланджело досадил Церкви, написав на своде Сикстинской капеллы имя еретика Абулафии. Этого объяснения будет достаточно. Не повредит ни Церкви, ни курии.
– Вы меня звали, аббат?
– Да, – ответил аббат Одило, впуская брата в свою секретную библиотеку и торопливо запирая дверь за спиной Августина. – Я хочу еще раз поговорить с тобой.
– По поводу того, что хранится в подвале?
– Именно. – Аббат Одило предложил Августину стул. – Теперь, когда тебе известно все, ты должен позаботиться о том, чтобы никто ничего не обнаружил. Меня все больше беспокоит расследование смерти отца Пио. Я опасаюсь, что может быть раскрыта и наша тайна. Ты, вероятно, уже заметил, что у нас в монастыре гость!