Невероятно, и природа и люди словно сговорились развести их в разные стороны, а они вместе.
— Жаль, нельзя это сфотографировать на память. — Он показал на дом в искрящихся сосульках.
— Как красиво!
— Тебе нравится? — Тэннер накрыл ладонью ее руку. — Я не говорю об этом с ребятами, с которыми мы вместе работаем. Наверное, все понимают красоту по-своему.
Он замолчал, а у нее вдруг возникло впечатление, словно она заглянула ему в душу. Она знала, что он чувствует на рассвете при виде нетронутого снега и как близко принимает к сердцу ее мучения. Она могла говорить с ним о своем детстве, не сомневаясь, что он никогда не осудит ее.
— Это трудно? Трудно завоевать уважение спасателей?
— Иногда. — Тэннер погладил ей руку. — Если ты уверен в себе, остальные проникаются этой уверенностью.
Милейн облизнула губы.
— У нас то же самое. Если медицинская сестра не впадает в панику, как бы ни было тяжело, больному всегда легче.
— Потом можно расслабиться.
— И то слава Богу. Я помню свою первую аварию. Трое подростков. Правда, ничего страшного не случилось, но все-таки порезаны они были здорово, и кровь текла ручьями. Девочка билась в истерике, и мне ничего не оставалось, как пару раз ударить ее по щекам.
— А потом что?
Она ответила честно:
— Потом я пошла в сестринскую и разревелась там. Пришла старшая сестра. Я думала, она меня выгонит, а она только сказала, чтобы я не стеснялась плакать.
— Реакция. Как тут оставаться спокойным? Мы же люди все-таки.
Милейн подождала, пока Тэннер заглушит мотор.
— А ты говоришь своим ребятам, что это в порядке вещей?
— Говорю. Я работал с одним старым лесником, который считал, будто настоящий мужчина не должен показывать, что он чувствует. Он не показывал. Но и пил чуть ли не каждый вечер, чтобы заснуть. Тогда я решил не скрывать ничего. Как сегодня… — Тэннер повернулся к Милейн. — Я хочу провести эту ночь с тобой. Я хочу, чтобы все было хорошо, и если для этого не надо ни о чем говорить…
— Не говорить?
— Ни о чем таком, что мы не можем изменить.
Милейн проглотила слезы и кивнула. Несмотря ни на что, он ее не бросил. Пока не бросил.
— Сегодня, — сделав над собой усилие, проговорила она. — Это все, что у нас есть.
— У всех так. Один час. Одна ночь.
Когда рассвет засверкал тысячами льдинок на Маммотских озерах, Милейн решила, что узнала наконец нечто бесценное. Она узнала, как можно утонуть в ночи.
Еще не совсем проснувшись, она наслаждалась теплом, исходившим от сильного тела рядом с ней. Теперь она знала это тело не хуже своего собственного. Они мало говорили в эту ночь, но не потому, что им нечего было обсудить, а потому, что происходившее ночью не требовало слов.