На самом деле, меня больше беспокоило состояние Яна Масарика. В то время в политическом плане он не терял надежды. Ян опасался русских и не доверял им. Американцы его раздражали, хотя он сам был наполовину американцем и, следовательно, хорошо их понимал. Они очень назойливо навязывали свою помощь, но делали при этом много промахов. Ян всё-таки верил, что Чехословакия уверенно вставала на ноги, и коммунисты, теряя популярность в народе, проиграют следующие выборы. Он говорил мне, что мог без трудя справиться с ними, и я это неоднократно видел сам.
Яна Масарика очень любил народ. В моём присутствии он сказал Бенешу: «Вы самый популярный человек в стране. Я – на втором месте, а Давид (в то время Спикер парламента), не Готвальд, третий». Однако Ян считал и даже доверился мне без тени самолюбования, что именно он занимал первое место в сердце народа. Я убеждён, что это было правдой.
Хотя он и не принадлежал ни к одной политической партии, его главной политической слабостью было неумение сказать «нет». Как никто другой, Ян раздавал много обещаний. Он старался изо всех сил выполнять данные обещания, и простые люди, обращавшиеся к нему, никогда не уходили с пустыми руками. Тем не менее, ему не хватало дня, чтобы помочь всем. Уже с восьми часов утра в его спальне начинал непрерывно звонить телефон. Иногда телефонные разговоры занимали столько времени, что он до полудня даже не мог одеться. Затем наступала длинная череда встреч и заседаний, занимавших весь оставшийся день и половину ночи.
Во время моего пребывания, Ян прошёл тщательный медицинский осмотр. Как он мне сказал, всё было в полном порядке. Что бы там врачи не считали, а я видел, что Ян переутомлён, и по утрам его мучили приступы кашля. Но он всегда мог рассчитывать на свою могучую энергию. На людях Ян никогда не терял контроля над собой, и как бы он ни уставал, его врождённое обаяние обязательно притягивало к нему людей. Он мог написать речь за пять минут: в моём присутствии Ян сделал это для чешского делегата, срочно отбывавшего в Чикаго на Международную партийную конференцию. Получилась блестящая речь, поскольку ему всегда удавалось вставить что-то нестандартное и понятное всем. Но в 1947 году Ян изнемогал от усталости. Я видел его в домашней обстановке, вдали от народа, когда меланхолия, которой страдали почти все Масарики, тяжёлым грузом ложилось на него. В такие минуты он говорил: «Господи, как бы я хотел убежать от всего этого!».
Конечно, сказанное им было правдой лишь наполовину. Ян продолжал выполнять эту работу, потому что считал её обязанностью перед своей страной и своим отцом. Я также понимал, что, став заметной фигурой на международной сцене, ему не хотелось бы её покинуть. Ян стал известным человеком, а такому человеку трудно распрощаться со своей популярностью.