Только слово у него в бреду пробрезживало:
«Евтушенко».
Ну а я не пособил.
И когда медсёстры иззвонились,
спрашивая,
что за слово
и какой это язык,
не нью-йоркская,
а лондонская справочная
догадалась –
русский! –
в тот же миг.
И дежурной русской трубку передали –
и она сквозь бред по слогу первому
заиканье Саши поняла, –
слава богу, девочка московская,
поэтесса Катенька Горбовская,
на дежурстве в Лондоне была,
через спутник в звёздной высоте
еле разгадав звук:
«евт-т-т».
Помогло и то, что в мире мешаном
так мог заикаться
только Межиров.
Жаль, что главную напасть мы не сломили –
все спасенья –
временные в мире.
20 октября 2010
ЭТИ ГЛАЗА НАПРОТИВ
Эти глаза напротив,
Чайного цвета глаза...
(Из песни, которая прожила полвека)
По улицам Владивостока
я провожал тебя домой.
Тебе сказать хотел я столько,
но был застенчиво-немой.
И ты, кассирша Военкниги,
гимнастики советской дочь,
со мной в двусмысленные миги
чуть поиграть была не прочь.
Из дерзких снов о Пикадилли,
Бродвее и Шампс-Элизе
такие ноги не ходили
ещё по нашенской земле.
И, наполняя мир сияньем,
как нереальные почти,
пленяли чем-то марсианьим
твои зеркальные очки.
А бухта Золотого Рога
скрывала, хитро притворясь,
что ты, такая недотрога,
была дотрогой столько раз.
Ты прикоснулась без обмана
надменным пальчиком к плечу:
«Прости... Хочу за капитана...
А за поэта – не хочу...»
На улицах Владивостока,
не оценившая меня,
со мной рассталась ты жестоко,
ладонью губы заслоня.
Я в кабаках все гроши пропил,
где оскорблён был как поэт
песнюшкой про глаза напротив
а также и про чайный цвет.
Потом я облетел полмира,
но снова памятью незлой
во Владик что-то поманило,
А что? Всё тот же пальчик твой.
Всё изменилось на морфлоте,
лишь выжил через двадцать лет
тот шлягер про глаза напротив
а также про их чайный цвет.
Я ткнулся в шумную кафешку,
дверь в ту же песню приоткрыв,
но вдруг наткнулся на усмешку:
«Куда ты прёшься? Перерыв!»
В броне, как вражеские танки,
перед дымящимся азу
сидели три официантки,
руками ёрзая в тазу.
Для сорванной в концертах глотки,
чтоб мне не потерять лица,
я попросил у них не водки,
а два простых сырых яйца.
«У нас идут на завтрак яйца! –
сказала с гордостью одна. –
Давай-ка, братец, выметайся!» –
И стопку хлопнула до дна.
«Но есть у вас яйцо к бифштексу».
Я показал ей на меню.
«Что, братец, у тебя в башке-то?
А где ж я мясо применю?!»
И вдруг она, очеловечась,
ко мне рванулась: «Женя, ты?»,
лицо запрятав, как увечность,
где время смыло все черты.
«Вот и отмщенье мне настало.
Сплыл капитан... Бил ни за что...