Посылая мне в путь сигнал.
И полярный круг на краю башки,
Точно детская шапка, мал.
А на верхней палубе вест и ост
Положили кости в ладонь,
И созвездие зверем загнуло хвост,
Подглядев кормовой огонь.
Наконец, наконец-то, Владивосток,
Ты отправишь меня туда,
Где торгует квитанциями лоток,
Выкупая впотьмах года.
Без запроса сдаю тебе полувек,
Между тем, что «тогда» и «сейчас»,
Так выписывай мне тот заветный чек,
Подытоживший весь сеанс.
Окупается всё – пароходный винт,
И замок, и к нему ключи,
Окупается самый далёкий вид,
Самый тусклый просвет свечи.
Только надо встать опять на причал,
И обжечь норд-вестом щеку,
И связать концы изо всех начал,
И запрятать в карман тоску.
И тогда расплывается звёздный свет,
И кончается материк.
Никогда не откладывай свой билет,
Ибо истинный путь велик.
СПРАВЕДЛИВАЯ ПАМЯТЬ
Как всесветный мусор
смывает дождик в апреле,
Так уходят обиды,
но как без них обойдёшься?
Жизнь проста и убога
и тащится еле-еле,
Но алтарь единого бога
мудрее молитв многобожца.
Скучно и благополучно,
что Робинзона зарубки
На необитаемом острове,
ухоженном для порядка,
Толочь океанские волны
в деревянной ступке,
Ждать бедного урожая
на приусадебной грядке.
Как прожить без обиды –
одна она греет душу,
Одна обостряет зренье,
подсаливает похлёбку,
Из тёмного подземелья
она выводит наружу,
Из рук выбивает швабру
и подаёт винтовку.
Она простой заменяет
мятежным переворотом,
Привязывает негодяя,
как Одиссея, к мачте,
Она врачует нам раны
солёным и сладким потом,
И кровь отворяет, как лекарь,
и считает рублёвки в пачке.
Обида моя – отрава,
обида – противоядье,
Обида – мой старый вексель
под бешеные проценты,
Обида – парча и бархат,
моё загробное платье,
Нашивки мои и шрамы,
мундирные позументы.
Пока я живу с обидой,
ещё не кончены счёты,
Пока я сам не сквитаюсь,
меня охраняют духи,
Винты навстречу приливу
наращивают обороты,
Моя справедливая память
сильней мировой разрухи.
***
Запомни день – второе сентября,
Холодный свет на подмосковной даче.
И то, что ты, судьбу благодаря,
Его провёл вот так, а не иначе.
Был долог путь, и «Красною стрелой»
В ночь разделён на долгие отрезки,
Где бушевал разболтанный прибой,
Бесстыдно задирая занавески,
Где спутница сулила под коньяк
Блаженство в обтекаемом вагоне,
Но это пролетело кое-как,
Я был тогда в надёжной обороне.
Но здесь, сейчас, в прореженном лесу
Мне жаль её, да и себя, пожалуй,
Я слово дал, что смерти не снесу
И ворочусь к легенде обветшалой.
И выполнил. Пускай несётся гром
Экспресса под ночные кривотолки.
Мы были вместе – только не вдвоём.