Конечно, можно поспорить насчет того, в какой степени частная переписка великого поэта или писателя принадлежит литературе.
Но с другой стороны, человек, который всю сознательную жизнь воздвигал себе «памятник нерукотворный», не мог не догадываться, что потомки захотят издать его письма. Тем более что и в его время, и ранее это было делом обычным. Хуже того, иные деятели затевая частное письмо, уже прицеливались на будущую публикацию. Но может, Пушкин был лучшего мнения о потомках. Или о жопе.
А вот немного из пушкинских дневников (6 марта 1834 г.):
«3 марта был я вечером у кн. Одоевского, Соболевский, любезничая с Ланской (бывшей Полетика), сказал ей велегласно: Le ciel n’est pa plus pur que le fond de mon — cul. Он ужасно смутился, свидетели (в том числе Ланская) не могли воздержаться от смеха. Княгиня Одоевская обратилась к нему, позеленев от злости. Соболевский убежал.» (перевод реплики Соболевского: «Небо не чище недр моего зада». Человек явно оговорился, выстраивая какой-то мудреный комплимент. Но радует наличие ценителей, мгновенно реагирующих на задорное словцо даже в смягченном французском варианте.)
* * *
Образец изящного литературного обхождения с темой жопы дается в мемуарах А. Н. Крылова. Почтенный академик рассказывает следующий эпизод из своей жизни:
«Воеводский открыл заседание и сказал:
— Членам Государственной думы угодно получить объяснения по трем вопросам: каким образом секретный журнал Морского технического комитета стал достоянием гласности; что верно и что не верно по существу в статье Брута; какие вредные последствия может иметь опубликование этого журнала. Прошу вас сделать об этом доклад.
(…)
Обращаясь к Звегинцеву, я сказал:
— Александр Иванович, мы с вами были вместе в Морском училиище. Ваш выпуск в складчину подкупил «рыжего спасителя» Зуева, чтобы получить экзаменационные задачи по мореходной астрономии. Задачи эти печатались в литографии Морского училища под надзором инспектора классов, бумага выдавалась счетом, по отпечатании камень мылся в присутствии иепектора и т. д. Однако стоило только инспектору на минуту выйти, как Зуев, спустив штаны, сел на литографский камень и получил оттиск задач по астрономии. Вы лично, Александр Иванович, по выбору всего выпуска списали на общее благо этот оттиск. Ведь так это было?
Сквозь гомерический хохот всего зала послышался робкий ответ Звегинцева:
— Был грех.
Первый вопрос о разглашении сведений был исчерпан. Чопорный Воеводский покраснел, как рак, а старый адмирал К. П. Пилкин неудержимо громко смеялся в свою белую окладистую бороду.»