— Какой альбом?
— Артем вчера принес.
Минут через десять плотно угнездились на диване: сдвинули коленки, разложили тяжелую, как дубовая доска, фолиантину.
— Читай.
Алексей нахмурился:
— Длинновато…
— Ничего. Это не роман. Не сократишь.
С запинками, но все же довольно исправно прочел:
— Василий Васильевич Верещагин… да?
— Точно. Василий Васильевич Верещагин. Вот он сам на портрете…
— Бородатый.
— Куда путешественнику без бороды. Это статья для умных дядек… понаписали. Стоп.
— Зима…
— Да еще какая! Видишь, снег-то на ветках: топнешь — он и осыплется… когда такой бывает?
— Когда мороз.
— Точно. Легко ли на таком морозе стоять?
— Не знаю… А что они вообще стоят на морозе? Шли бы домой…
— Домой нельзя. Они в засаде. Француза подстерегают. Видишь, так и называется: «Не замай, дай подойти». Мол, тихо, мужики! Пусть враг ближе подтянется. Тогда и ударим — чтоб наверняка.
— Война, что ли?
— Война. Двенадцатого года. Когда Наполеон Москву взял.
— Прямо Москву?! — не поверил сын. — Нашу Москву?!
— Ну да. Вот, видишь — Наполеон. Спрятался в Кремле… смотрит из-за стены, как город догорает.
— Жи-и-ирный, — с оттенком неприязненного удивления заметил Алексей: смотри-ка, дескать, сам такой жирный, а сам Москву взял. — А потом?
— Он думал, если Москву сдали, победа его. Думал, к нему на поклон явятся, признают его власть, как везде… А не тут-то было. Жители разбежались. Город сгорел, считаные дома уцелели… Ни фуража, ни провианта. Что делать? Надо отступать… А тут откуда ни возьмись — снова Кутузов Михайло Илларионович! Поначалу уклонился, армию сберег, а теперь вот, видишь: «В штыки! Ура! Ура!»
— Урррр-а-а-а!
— Да-а-а… Победили французов. Дальше Туркестан…
Осторожно переворачивая проложенные калькой листы, перебирались из пространства в пространство. Каждое полнилось дальними, едва угадываемыми звуками — из одного доносился гаснущий шум реки, из другого — веяние степного ветра; опаляло лицо звенящим жаром раскаленного песка… подрагивала земля под копытами… свистели стрелы из кривых луков… затихал последний скрежет отработанной битвы…
— А этот, смотри, грустный. Солдат?
— Офицер. Видишь, погоны у него. «Туркестанский офицер, когда похода не будет». Так автор подписал.
— А когда поход?
— А когда поход, развеселится, наверное… на коня вскочит, шашку выхватит. «Эскадро-о-о-о-он! За мной!» И — вперед!
Бронников скосил взгляд: прищурясь, Алексей сосредоточенно пытался представить себе метаморфозу, которая вскоре произойдет с печальным офицером.
— А вот веселый! Он танцует?
На соседней странице в пронзительной мути солнца, в зыбком мареве мгновения, уже навечно застывшего и вместе с тем вечно длящегося (то есть до этой самой секунды дотянувшегося мгновения): запнувшийся, ошеломленный своим еще не до конца понятым несчастьем, не успевший осознать случившегося… и солнце-то, солнце лупит в самые глаза!.. Да что ж это, братцы!.. ах, не повезло!..