Автор от всего сердца благодарит Сергея Львовича Устинова, без дружеского участия и внимания которого эта книга не могла бы появиться на свет, Ольгу Витальевну Козис, оказавшую автору неоценимую помощь в работе, доктора медицинских наук Ирину Владимировну Котову, не жалевшую времени и сил для разъяснения начал врачебного дела, Дмитрия Евгеньевича Аболина, Владимира Алексеевича Губайловского, Елену Александровну Костюкович, Владимира Николаевича Медведева, Людмилу Алексеевну Синицыну, Андрея Алексеевича Таля (в траурной рамке), Владимира Петровича Фетисова (в траурной рамке), бескорыстно помогавших советом, добрым словом, свежей мыслью, важными сведениями.
Автор выражает искреннюю признательность и глубокое уважение многим и многим авторам книг и записок из библиотеки «Воспоминаний о ГУЛАГе», созданной и бережно хранимой попечением Музея и общественного центра им. Андрея Сахарова (http://www. sakharov-center.ru), а также Общественному фонду «Покаяние» (г. Сыктывкар, http://www. pokayanie-komi.ru/main).
Роман основан на действительных фактах и документах. Все персонажи вымышлены. Любое совпадение с судьбами реальных людей является случайным.
Пламенный прямоугольник переполз на шкаф, время заворачивало к пятому часу; поглядев на циферблат, Бронников захлопнул книгу.
— Вставайте, граф. Вас ждут великие дела.
Портос, приняв, вероятно, слова на свой счет, нехотя поднялся. Цокая когтями, побрел в прихожую. Сел и, громко стуча мослом о паркет, подробно почесал брюхо. После чего юркнул в приоткрытую дверь детской.
Бронников тоже заглянул.
— Лёшик, слышишь, что сказал? Подъем.
Сын в ответ протестующе дрыгнул ногой.
— Я не Лёшик! Сколько раз говорить!
— А кто?
— Алексей!
— Хорошо, Алексей. Пробуждайся.
— Не хочу.
— Почему?
Сопение.
— Потому что ты всегда одно и то же. Вставайте, граф, вставайте, граф…
Повернулся от стенки. Мордаха заспанная, розовая в клеточку.
— Сколько раз говорил: не спи на авоське, — укорил Бронников. — Пойди к зеркалу, увидишь…
Сел, свесил ноги, побрел, ворча и спотыкаясь. А пока высматривал себя, еще большеголового, но уже почти шестилетнего, в сумрачном зеркале прихожей, проснулся окончательно.
Но за стол уселся все еще с вызовом, демонстративно болтая ногами.
— Молоко не буду! Там пенка.
— Здрасти. В птичьем пенок не бывает.
— Вот ты и вчера говорил птичье.
— И что?
— А мама говорит: порошковое.
— Вчера вообще молока не пили.
— А что же?
— Кефир.
— Ну позавчера… все равно!
— Скажешь тоже — позавчера. Кто старое помянет, тому глаз вон. Ешь, а то мама придет, не успеем альбом посмотреть.
