Впрочем, не веришь — прими за сказку. Так что сомнений своих Шегаев не высказывал — слушал да кивал.
— Тяжело с ним дело иметь! — торопливо говорил Богданов. — Очень тяжело! Совершенно неуравновешенный тип! Злой, очень сильный. Без башки. С наганом не расстается! Вспыльчивый, как… — Богданов замялся, да так и не нашел сравнения и закончил: — В общем, явный псих!
Главбух Вагнер вздохнул укоризненно:
— Любите вы, Володя, словами бросаться…
Богданов смущенно покрутил головой. Позже Шегаев узнал, что до того, как стать лагерным бухгалтером, Вагнер был врачом-психиатром.
— Ну, не знаю, псих он или не псих, — сказал Богданов. — А только вы с ним тут поосторожней.
— Понятно… Он черный? В смысле, волосы черные? С чубом?
— Седой, — ответил Богданов. — А чуб вот такой у него, ага, — покрутил пальцем надо лбом. — А что?
Шегаев пожал плечами.
— Нет, ничего.
Когда они погрузились в свои бумаги, Шегаев притулился у печки. Богданов молод и зелен — еще и года не кантуется. Страха своего не расхлебал… Но в одном он прав. Здесь, в таежной обители, на отшибе, в стороне от большого лагерного начальства, хозяин, то бишь начальник лагеря (или как там его? — сельхоза), — царь и бог. С ним не поспоришь. Отсюда жалобы не доходят. Чуть что не так — и вот он, акт, а в акте черным по белому: умер. Поболел — и умер. Лепила хотел помочь — да не вышло, недуг сильнее оказался. Жаль, конечно, но современная медицина не со всякой болезнью может справиться… Или того пуще: убит. Сдурел, дескать, на конвой кинулся, к лесу побежал… Разве мало случаев, когда люди от отчаяния сами под пулю бросаются? Что ж оставалось делать? Вот она, бумага-то, все в ней про этого дурного зэка прописано: при попытке к бегству…
Он дожидался, когда его вызовет начальник, и ему почему-то очень не хотелось, чтобы при встрече Карпий его вспомнил. «Погоди, погоди, — скажет, щурясь. — Это не тебя ли я года три назад на следствии обрабатывал? Не ты ли там у меня запирался все, фордыбачил, не подписывал?..»
— Вот глупость какая! — подумал Шегаев, рассердившись на самого себя. — Сколько через грабки Карпия прошло таких, как я! Чушь полная! Ни черта не вспомнит.
Так и вышло — Карпий не вспомнил.
Не узнал.
Надо сказать, он и сам очень изменился.
Прежде это был молодой великан, пышущий здоровьем и силой, с какого рисовать пахарей для сборничков русских былин. «Сошел Святогор с добра коня, захватил сумочку рукою, — не мог и пошевелить, только сам по колена в землю ушел. — Что это у тебя в сумочку накладено? — В сумочке у меня тяга земная. — Да кто ж ты есть и как тебя зовут? — Я есть Микулушка Селянинович!»