— Зато ты можешь торжествовать, потому что она, как и мы все, обязана тебе жизнью.
Гуго пристально посмотрел на брата и спокойно произнес:
— Что для тебя, по-видимому, в высшей степени безразлично.
— Для меня… почему?
Не ожидая ответа, Рейнгольд снова отвернулся к окну, но брат уже был возле него и, обняв, спросил:
— Что с тобой, Рейнгольд?
В его голосе прозвучала былая нежность, с которой он когда-то обнимал своего младшего брата, страдающего от гнета родственников, и которая уже давно не возникала между ними.
— Я надеялся, что здесь ты наконец найдешь покой, которого так страстно искал, — продолжал капитан, — а вместо этого ты в последние дни безумствуешь больше прежнего. Мы теперь едва ли не по названию только гости маркиза. Ты втянул его и всех нас в этот вечный водоворот развлечений и прогулок. С судна мы бросаемся в экипажи, из экипажей на мулов, как будто каждая минута покоя или одиночества — мука для тебя, а в вихре удовольствий ты довольно часто походишь на каменного гостя среди нас. Что с тобой?
Рейнгольд неторопливо, но решительно освободился из объятий брата и тихо ответил:
— Это… я не могу тебе сказать.
— Рейнгольд!
— Оставь меня, пожалуйста!
Капитан отступил. Он видел, что брат не хочет отвечать не из каприза; усталый, сдавленный голос слишком явно выдавал сдерживаемые рыдания, а он уже знал, что, когда Рейнгольд в таком настроении, от него ничего нельзя добиться.
— Погода уже, по-видимому, прояснилась, — сказал он после короткого молчания, — но о возвращении пока нечего и думать. Сегодня нам ни под каким видом не следует пускаться в обратное плавание по волнующемуся морю; проселок тоже, должно быть, сильно размыло. Я уже обещал нашим спутникам разузнать, возможно ли сегодня возвращение домой, и постараться определить, не угрожает ли нам ливень вторично. С верхней веранды, кажется, довольно хороший кругозор; пойду, посмотрю.
Гуго вышел из комнаты и стал подниматься по лестнице. Веранда располагалась по другую сторону дома. Это была большая каменная пристройка, напоминавшая о блестящем прошлом дома, в котором помещалась гостиница. Теперь она была заброшена, полуразрушена, но бесконечно живописна благодаря своим руинам и побегам дикого винограда, обвивавшего ее колонны и перила. К веранде вела длинная открытая галерея, и Гуго уже направился вдоль нее, как вдруг остановился. Навстречу ему взлетел голубь, а за ним гнался мальчик, одетый по-городскому. Ручная, привыкшая к людям птица вовсе и не пыталась скрыться, она, словно поддразнивая, приникла к земле, но, когда ручонки мальчика протянулись, чтобы схватить ее, легко взлетела под самую крышу; зато ее маленький преследователь с разбега налетел на капитана.