В желудке вспыхивает боль. Грызет мои кишки до крови. Часы смеются. Закрываю глаза, откидываясь на спинку.
Ничего не будет.
Шепот черных губ. Это мир, отравленный и темный, говорит со мной так. Так заставляет слушать себя. Болью, слезами, муками.
Ничего не будет. Ни домика, ни заката, ни пледа. Ты даже не вспомнишь об этом, когда где-нибудь в переулке будешь подыхать от случайного ножа. И только смотреть и смотреть на свою измазанную кровью ладонь. Все, что ты сможешь. Не веря до конца в то, что произошло. Ты будешь подыхать.
Эта правда — одна из многих. Горячий песок времени. Что несут мне его бури?
Опускаю вниз скрипучее стекло. Закуриваю. Машину трясет на ухабах и рытвинах. Из-под колес брызжет грязь.
Столько смертей…Боже, я видел столько смертей, что перестал их замечать. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю это. Дети, женщины, старики. Их мертвые лица — груда кукольных масок. И только одно из них — человек. Оксана.
— Я освобожу тебя… — шепот превращается в табачный дым.
Я знаю. Если я остановлю убийцу, то стану свободен. Вновь смогу чувствовать. Видеть. Слышать.
Любить.
Скрипят истертые рессоры. Я поднимаю взгляд к зеркальцу. На заднем сидении никого нет. Вздрагиваю.
Она здесь.
Оборачиваюсь.
Только запах. Тонкий аромат ее волос.
— Приятель, у тебя кровь…
Водитель.
Выныриваю из страшных видений.
— Что?
— Кровь… — он поворачивает зеркальце ко мне.
Из носа течет темная струйка. Слизываю красную соль с губы:
— Черт.
Запрокидываю голову. Водитель тянет мне бумажный платок.
— На вот…
— Ага…Спасибо.
В висках стучит. Утираюсь и бросаю кровавый комок за окно.
«Иногда это может выражаться в головных болях и кровотечениях…»
Чистые, вымытые руки врача возникают в памяти.
Он говорил со мной в тот раз, как с ребенком. Боясь напугать. Но ему и не ведалось, сколько ужасов видели мои седые глаза. Я мог бы рассказать ему. Но не стал тогда обрывать этого милого человека. В тот единственный миг, я любил его, словно отца.
«…в основном, из носа. Особенно это возможно в периоды обострений, которые обычно случаются…»
Мама не любила вспоминать папу. Он ушел рано, когда мне не было и пяти. Куда, я не знал. И только его фотография в рамке, как нечто вечное, тяжелой тишиной давило на наши плечи. Мы помнили его таким, каким он был здесь, в не цветном прямоугольнике застывшего времени. В военной форме с медалями. Гордый и печальный.
«…во времена смены сезонов. Тогда возможна и неожиданная, высокая температура тела…»
Тогда я ненавидел его за то, что он ушел. За то, что оставил мне в горькую память только исцарапанный снимок. Я проклинал его… за маму. За то, что ей так тяжело одной. И за темные пятна слез, вырастающие за ночь на ее подушке.