— Разве ты не видишь, в каком мире живешь?! Детство кончилось, Оксан! Научись жить по-взрослому. Вместо того, чтобы вытирать с пола чужую сперму за гроши, лучше бы научилась вытирать ее со своего лица за реальные деньги!
Сжимаю кулаки внутри карманов.
— Я не вытираю сперму! Я мою полы…
— Рассказывай мне! Что там может быть еще в стрип-клубе на полу? Розы?
Каждую ночную смену я вижу тусклый свет огней. Он стучится в заляпанный грязью пол порочного дома, словно в запертую дверь, и я освобождаю его взмахом мокрой тряпки. Он улыбается мне и ускользает в прокуренный зал, насладиться обнаженными телами. Я не виню его, ведь он не знает другого мира. Вся его жизнь в стенах башни.
— Толстуха подняла плату за квартиру, — вспоминаю огненные кудри хозяйки, обвивающие потную шею.
Сашка кивает. Смотрит на меня с грустью. В ее глазах я всегда вижу огонь. Но единственное, на что он способен, выжечь изнутри ее саму. Она верит в то, что выросла. Но ей всего 19, так же, как и мне. И вера в свою силу, все, что у нас есть. Когда-нибудь мы и, правда, станем сильными. Найдем свое место под солнцем. Но не сегодня. Не сейчас.
— Не думай, что она плохая. Ей просто плевать. А плата не такая уж и большая. Просто ты меряешь ее с высоты своих скудных доходов.
Я знаю, что она права. За эту квартиру я буду держаться так крепко, как смогу. В погоне за мечтой придется смириться с лишениями. И я готова.
Я выучусь и вернусь домой. Туда, где оставила сердце. К подножию гор. К стенам пустующей башни. Я разрушу ее, и на горящих обломках построю новый мир. Прекрасный дворец, с садами и балконами. С ночными огнями. То место, в котором каждая принцесса сможет обрести любовь.
Улыбаюсь мечтам.
За окном, в тепле и безветрии, умирает сентябрь. Он кашляет, и кровь, рвущаяся из его горла, красит листву багрянцем.
Думаю о зиме. Не знаю, какая она здесь, среди камней.
Сашка что-то говорит, и я отвлекаюсь. Переспрашиваю.
— Опять в облаках летаешь? Родители, спрашиваю, будут помогать?
— Конечно… — Я никогда не умела обманывать. Вот и сейчас, острая ложь блестит на виду. Стараюсь спрятать ее в ножнах. — Так, как смогут…
— Само собой. Пойду покурю.
Закрывает тему. Всегда одинаково.
— Иди.
Поднимается к свету. Он пронзает ее, словно рентген, и я вижу, какая она худая. Но не хочу думать о страшном. Наверное, даже ангелам иногда мало крыльев, чтобы летать.
Отцовское лицо мелькает в памяти, как разрушенный временем портрет. Он не хотел, чтобы я уезжала. Думал я стану костылем, на который он сможет опереться. Верил в то, что я превращусь в мать, согнувшуюся пополам от бесчисленных рабочих часов. Когда я уезжала, он кричал мне в спину, чтобы я не вздумала возвращаться.