— Таинственный мир. Инкубы.
Вокруг белых букв вьются языки пламени, в которых проглядывается злобное лицо уродливого демона с острыми зубами.
— Оксан?
Вздрагиваю.
— Господи…Аль, ты меня напугала.
Заглядывает мне за плечо. Кривится.
— Что за гадость ты опять нашла?
— Ты договорилась?
— Да, только нужно немного подождать, у него прием сейчас.
— Странно, я думала, тут никого нет.
— Здесь всегда кто-то есть, солнце.
Берет журнал с демоном и засовывает его в середину стопки. Вытягивает разноцветный «MAXIM» с полуобнаженной глянцевой красоткой и плюхается на диван. Закидывает ногу на ногу.
— Возможно…мы могли бы прийти в другой раз?
Смотрю на нее, виновато улыбаясь. Но она только хлопает ладошкой по дивану.
— Садись-ка, дорогая. Теперь уже поздно включать задний.
Может быть, она права. Но если честно, я и сама не знаю, хочу ли уйти отсюда. Это странное место притягивает меня. Зовет остаться. Оно, словно неизведанный, параллельный мир, манит новыми открытиями и знаниями, которых я смогу коснуться, всего лишь протянув руку.
— Я посмотрю картины тогда.
Усмехается и раскрывает журнал.
— Гляди-ка, — показывает мне разворот. На нем — накаченный красавец в спортивных плавках. — Какой, а? А какой размер…
— Аль…
Хихикает.
— Ой, да ладно тебе. Только не отходи далеко, дочка, а то потеряешься.
Пожимаю плечами. Наверное, это выглядит по-дурацки, но от ее слов у меня все сжимается внутри. Именно такой мамы мне всегда не хватало. А теперь…теперь слишком поздно. И даже в параллельном мире реки времени не поворачиваются вспять. И все, что могут подарить — мгновения иллюзий, обреченных на крах.
Отхожу от стола, рассматривая картины. Пытаюсь понять — зачем они здесь? И то, что в первый момент показалось мне прекрасным, вблизи превращается в уродство. Грубые копии нынешнего века, больше походят на тряпье, испачканное машинным маслом. Словно механический прогресс, не признающий искусства, нарочно заляпал отпечатками пальцев те места, которые были призваны даровать полотнам жизнь. Цвета ушли. Из-за бесконечного копирования, доверенного машинам, они превратились в коричневые полосы, стекающие кривыми линиями по стеклу.
— Зачем все это?
Как и шепот моих пересохших губ. Зачем?
Зачем искусству превращаться в скотобойню? Ради чего усмирять столетия? Чтобы однажды, в век технического прогресса, помериться силой с фотографиями расчлененных трупов?
Мы ошиблись в выборе. Это место давно уже умерло. И гниет, прикрывшись красочными декорациями.
Теперь мне ясно, где мы находимся. Как и понятен смысл картин. Это кладбище чужих кошмаров. С фотографиями на надгробиях.