Уорд просиял: «О, наконец-то, слава богу! Вы сделали большое дело». Семенов потянулся за бутылкой коньяку, понюхал, налил в ту же чашку.
— Дело не слишком большое. Есть у меня задачи покрупнее. Японцы в одну авантюру тянут, да я еще думаю. (Прищурясь и опять оглянув меня.) Я по матери монгол, из рода Чингисхана. Мои люди предлагают, и японцы широко идут на это, но, конечно, такое дело нельзя тяп да ляп, — надо согласовать с державами. (Передернул плечами и спиной потерся о диван.) Да, зовут... Но не решил еще сам для себя, президент или император. Монголия — страна невежественная, император для них понятнее. Воевать больше не буду. Ну ее к черту, эту войну! Подпишу договор с Японией, — пускай строят города, фабрики. Страну надо культивировать. В японских газетах они меня так и окрестили «Микакики-Хурикики (хрипло захохотал, загремел саблей). Чума их знает, что такое! По-нашему вроде: «мужественный рыцарь степей».
— Насколько понимаю, вы хотите стать императором Монголии? — спросил Уорд.
— Повторяю — дело пока еще мною не решенное. (Выпил коньяк, начал собираться.) Так вот, вас тут маленько задержали на станции. Теперь скоро отправим. (Вдруг ткнул в мою сторону пальцем.) Супруга русская? (Уорд растерянно взглянул на меня.) В Харбине одно время тоже были дамочки — графини, баронессы, выбирай любую. (Подмигнув, оправил пояс, шашку.) Так что не получи я вчера сведения, большевики пустили бы вас под откос.
Он подал мне цепкую руку, похлопал по плечу Уорда и, звякая шпорами, пошел из вагона. Опять началась дьявольская музыка. Окруженный конвоем, атаман прошел в свой вагон. На крыше сидел пулеметчик, в хвосте поезда, на платформе, — скорострельная пушка, впереди паровоза — пулемет. Пронзительные свистки — атаманский поезд ушел.
Но мы все еще не трогались. Уорд вышел на перрон ругаться. Оказалось, что по линии к нашему паровозу ползет какой-то раненый человек, размахивая флагом. Мы поспешили к нему. Это был стрелочник, рассеченное шашкой лицо и перебитые ноги. В полузабытьи, захлебываясь слезами и кровью, повторял: «Убили, убили» — и, оборачиваясь, указывал на железнодорожную будку. Там мы увидели омерзительную картину расправы над семьей бедного человека. На полу, навзничь, в лужах крови, лежала мертвая женщина. Из ее вздутого, распоротого живота торчала ручка еще не родившегося младенца. Рядом валялась голая девочка с размозженной головой. В углу на корточках сидел китаец. Я крикнула ему: «Кто эти злодеи?» Китаец поднял отрубленную по локоть руку, обмотанную кровавым тряпьем.