Новосёлы (Мисько) - страница 26

— Что, малый, нравятся? Пара — десять рублей. Через год можешь иметь пятьдесят, а если повезёт, то и сто. За десятку — сто кроликов! А? Дешёвка! — улыбался добрый дядька.

Я как присел на корточки около ящика, так и расхотел дальше идти.

— Поменял собаку на кроликов? — потащил меня Женя за руку.

Я побрёл за ним. О-ха-ха… И зачем я сказал папе, что хочу только собачку? Можно было ещё и кроликов выпросить…

Там, где конец рынка, стояли, привязанные к забору, коровы и козы. Здесь же продавали птиц, рыбок, а в стороне — собак.

Сначала мы посмотрели «спектакль»: пожилой дядька тащил собаку в одну сторону, а она его — в другую. Собака худущая, взлохмаченная, под цвет грязи, злобно кусала верёвку. Дядька тоже весь какой-то взъерошенный, небритый. «Тише, тише…» — успокаивал он собаку и криво улыбался людям.

— Это вы ничейную собаку поймали? Бродячую? — спросил я. Пусть и Женя знает о моих способностях угадывателя.

— Сам ты бродяга! — вдруг вскипел мужчина. — А ну катись, а то как спущу пса с верёвки, клочья с тебя полетят.

А я нисколечко не боялся, я думал, что сначала собака вцепится этому дядьке в штаны. Я хотел ещё спросить, за сколько можно такую бродяжку купить, но Женя в это время подошёл к овчарке.

Продавал овчарку такой взрослый школьник, как Женя. Хлопец стоял, а овчарка сидела рядом без всякого поводка и была ему по грудь. В наморднике… Ух, красавица! Спина чёрная, а живот и лапы беловатые, вроде слегка подкопчённые. А глаза у овчарки весёлые, с хитрецой! Будто хочет сказать: «Что, слабо? Не купите?»

— Сколько?.. — спросил Женя, и голос его дрогнул. Понравилась собака и ему!

— Шестьдесят.

— Что — шестьдесят?

— Рублей шестьдесят.

— Фю-ю-ю… — свистнул Женя.

Овчарка улыбнулась: «Что, спёкся?»

— Мне знаешь сколько могли б за Джека заплатить пограничники? Минимум — сто рублей! Три года обучал… Любого шпиона или бандита поймает. А мне некогда к пограничникам ехать, мне сегодня надо транзистор купить.

Ах, если бы у меня было шестьдесят рублей! Но столько папа никогда не даст, хоть умирай на его глазах. Это же дороже, чем «Орлёнок» стоит, велосипед.

Стоят вокруг овчарки дядьки, хлопцы и мальчишки, даже одна девчонка. Все овчаркой любуются, а овчарка на людей не смотрит, хозяину заглядывает в глаза. Грустный у неё взгляд, будто хочет сказать: «Ты меня хочешь продать? Предать?! Меня-я, твоего верного дру-уга?!»

У всех зрителей, у кого на руках, у кого в сумке, у кого за пазухой, сидят щенки. Только у девчонки — на земле, на поводке и — взрослая. Щенки разные — и белый лохматик, и чёрный, словно отполированный, с коричневыми пятнышками над глазами, и пёстрый, как сорока, и жёлтый, как лисёнок. Мы всех переспросили. Двадцать пять рублей… Двадцать… Пятнадцать…