Зой напыжилась, вскочила.
— Ну хорошо, — фыркнула она. — Сейчас схожу к больной и уговорю ее заново написать все в точности, что сказал тот человек. Однако потом я попросила бы вас уйти.
Пока спортсменка пропадала в комнате хозяйки, мы с Педерсоном молча сидели в гостиной и ждали. Минут через пять вернулась Зой и протянула мне вырванный из блокнота лист. Я сразу узнал руку Бирмы: тот же неуверенный почерк, что был и в прошлый раз.
Пока я читал, Педерсон заглядывал мне через плечо.
«Тот, кто позвонил, просил положить деньги в обычную белую наволочку. Объяснил, где ее оставить. Сказал, за нами будут наблюдать, а если Зой придет не одна, они убьют отца и мисс Пикеринг. В следующий раз бандиты позвонят и скажут, куда отнести оставшиеся семьсот пятьдесят тысяч. Подруга положила деньги в наволочку и отнесла туда, куда сказал тот человек. Похитители действуют слаженно».
Я сунул записку в карман, а Зой сказала:
— Когда вы предполагаете передать свою часть выкупа?
— Как только деньги будут готовы, сразу вам сообщу. Процесс запущен, я жду результатов — тут одного моего желания мало.
Зой кивнула.
— Могу себе представить, — сказала она. — Удачи.
Я встал. Педерсон поднялся.
— Вы, надеюсь, понимаете, мисс Эпплквист, что я жду любой новой информации.
Она не ответила. Молча прошла к двери и пожелала всего доброго.
На этот раз обошлось без прощальных объятий.
— Ну и что ты себе кумекаешь? — поинтересовался Педерсон.
Мы стояли и разговаривали возле белого универсала.
— Ах, что кумекаю?! Ну сейчас я все тебе выскажу! — завелся я. — Три часа протирал штаны, ждал, пока ты соблаговолишь заявиться, а в это время звонил похититель. Надо было плюнуть на все и самому туда наведаться.
Инспектор смолчал. Стояла полуденная жара, и он обмахивался блокнотом.
Я спросил:
— Чем ты занимался?
— То есть предоставить тебе отчет?
— Да. Что может происходить такого важного, что ты на целых три часа позабыл про похищение?
— Я отлучился по служебному делу.
— Даже так? Долг его призвал, видите ли. А лучше ничего придумать не мог?
— Именно так и было.
Мы стояли друг против друга и сопели. Я ломал голову, что бы еще эдакое сказать, и даже стал подумывать, что Зой с Бирмой не так уж и заблуждались насчет местных стражей порядка. И тут кто-то позвал:
— Лин…
Мы обернулись: в дверях служебного входа стояла Кларисса Персиваль.
— Прошу меня извинить, — сказал Педерсон.
Я ответил:
— Охотно.
Инспектор потопал к Клариссе, а я направился к пристани, где стоял «Лоботряс».
* * *
Я вышел на Франт-стрит, но не успел пройти и двухсот метров, когда заметил «хвост». За мной следили. Какой-то щеголеватый тип, примечательный лишь тем, что одет не по погоде, стабильно держался шагах в пятидесяти позади меня. На нем были длинные брюки и темно-синяя, наглухо застегнутая ветровка. Да, удивляюсь, как он не сварился в таком облачении. Уж на что я, в своих легеньких шортах — и то потом обливался. Чужак был среднего роста и, пожалуй, немного грузен.