Вот продвигается баба в косматом пуховом платке. В узелке, который она несет, явственно проглядываются очертания хлебной буханки.
— Продавщица, наверное… — шелестит ей вслед.
К бабе бегут со всех сторон, суют ей в лицо кофты, босоножки, какой-то микроскоп… Но она, делая вид, что никого не замечает, упрямо таранит толпу.
— У, зараза…
Худой очкастый старик в каракулевой шапке пирожком устало прислонился к промерзшей стене. Перед ним, на чистой тряпочке — стопка томов в тисненных переплетах. Папа устремляется к этой стопке, жадно перелистывает книги — редчайшие старинные издания! Находка для знатока.
— Что просите за них?
— Сто пятьдесят граммов хлеба.
Мы поспешно отходим — хлеба у нас нет…
Папа крепко держит меня за руку и, чтобы развеселиться, громко кричит:
— Продается девочка! Кому девочка? Шалунья, озорница, недорого возьму…
— Папа!!! Ну, папа! Перестань.
— Кому девочка?…
— Па-а-па!
Отцовские шуточки кажутся мне совершенно неуместными. Мне стыдно за папу, который этого не чувствует. И… немножко страшно. Я, конечно, понимаю, что меня разыгрывают. Ну, а вдруг кто-нибудь меня заприметит?
Подстережет потом в темном переулке и прирежет? Хожу-то я ведь по городу и одна. А ленинградская ребятня из уст в уста передает кошмарные слухи о том, что появились бабки, которые приманивают детей. Затащит тебя такая ведьма к себе, заговорит, а сама сзади топором — тюк! И засолят тебя в кадушке, пустят на котлеты и антрекоты. Или расторгуют по частям на барахолке. Кто сейчас станет разбирать, что за мясо продает человек из-под полы? Вон дядька там, поодаль, предлагает какую-то косточку. Так его прямо на части рвут. А поди, знай, чья это косточка?
От подобных размышлений становится уже совсем не по себе.
— Папа! Хватит!
А папа — резвится вовсю, как маленький.
— Купите девочку! Купите девочку!
С ума сошел?!
Вырываю свою руку из папиной и с отчаянным ревом продираюсь сквозь толпу, ничего не видя вокруг из-за слез.
Испуганный отец долго не может меня успокоить.
— Как ты боялась, что я продам тебя другому папе! — утверждал он двадцать лет спустя.
О, родительское тщеславие!