— Но сейчас, господин милостивый командант, — продолжал аптекарь, — там все погибнут! Мы вас умоляем спасти хоть детей! О-о-у! — Он со всхлипом вздохнул. — Пусть будет Сибирь. Пусть Сибирь! Но это лучше, чем сгореть в расплавленном асфальте, который, как лава, течет с улицы...
— Козуб, дай им попить, — сказал я ординарцу, заметив, что глаза старика прикованы к фляге, висевшей на ремне.
— Пейте. А вам-то как удалось выбраться из подвала?
— Надо спешить! Мы вышли через воздухозаборную шахту. Через вентиляцию...
— А эсэсовцы там?
— Но что можно сделать? Кроме вас, помочь не может никто. Просим поспешить...— Немцы снова поклонились, разом выпрямились, и, словно в строю, оба щелкнули каблуками.
Да, подумал я, кроме нас, этим несчастным людям никто не поможет.
* * *
Операцию по спасению детей я поручил командиру взвода разведки лейтенанту Тихонову. Знал я, что семья Тихонова погибла от рук немецких карателей на Смоленщине, поэтому счел нелишним напомнить ему:
— Дети есть дети, лейтенант. Не забывай. Надо их вытащить из пекла.
— Фашисты есть фашисты, — опустив голову, буркнул Тихонов.— У нас в деревне в колодец детей побросали, грудничков не пожалели. А сруб сверху досками заколотили. С-сволочи... Палачи. А я должен за их детей своих разведчиков на смерть вести?
Я оборвал лейтенанта и послал в его группу агитатора полка капитана Волкова, чтоб он был у Тихонова вроде комиссара. Но как хорошо поднимал я этого лейтенанта! И у меня в душе все кипело от тяжкой злобы.
В кармане гимнастерки лежало и обжигало сердце письмо из родного бело русского города Климовичи, а там рассказано, как за один только день 7 ноября 1941 года немцы расстреляли в нашем городе все «нежелательные элементы» — обитателей еврейского гетто, семьи партийных и советских работников. Уничтожили «с корнем» — и грудных детей и немощных стариков. Малышей каратели подбрасывали в воздух и, забавляясь, стреляли... Сверхчеловеки.
Во время кровавой бойни в Климовичах погибло немало моих родственников и знакомых. В одной лишь семье моей тетки погибло восемь человек... Я хорошо понимал чувства лейтенанта Тихонова. Да и у кого из советских людей не накипело на сердце за всю эту многотрудную войну! Четыре года мечтали, как придем в проклятую Германию и отомстим за все полной мерой!
И пришли. Помню серое январское утро, когда наши танки, преодолев мощные долговременные укрепления Мезеритцкого участка, вторглись в пределы самой Германии. Кто-то поставил на границе щит с надписью: «Вот она — проклятая Германия!». Прорыв наш был столь внезапным, что немецкие пограничники, которые направлялись на свои посты, приняли наши танки за свои!