Мерзавец! Лжец!
«Не тебе говорить так!»
Это совершенно не важно. И потом — он-то этого не знал! Значит, считая, что она ему верна, он делил постель с другой женщиной! Что еще хуже, похоже, что он бросил и ту развратницу тоже!
Она скрестила руки на труди и ответила на его ярость своей, не менее сильной.
— Вы покинули меня, насколько я помню. Решили, что между нами все кончено, и исчезли из моей жизни. Я не обязана давать вам теперь какие бы то ни было объяснения!
Все это было правдой… на этот раз. И ей надо не забывать о том, какую рану получило ее сердце. Ha одну секунду она перестала быть идеальной женщиной из его фантазий — и он тут же ее бросил.
Не отрывая от нее гневного взгляда, Эйдан громко щелкнул пальцами. Через считанные секунды рядом с ними остановилась его карета.
— Забирайтесь, — прорычал он. — Вам пора вспомнить о своих прямых обязанностях.
В это мгновение Мэдлин вспомнила о Критчли, ожидавшем на углу, и, не споря, быстро забралась в экипаж. Устраиваясь на роскошных бархатных подушках, она пыталась придумать какой-нибудь выход.
Надо все уладить с Эйданом по дороге — и, возможно, она даже уговорит его подвезти ее к порту. Это самое малое, что он ей должен! Надо же — решить, будто она смогла бросить собственного ребенка. Что за идиот!
«Ты злишься только потому, что теперь тебе придется воображать, как его чуткие руки ласкают тело другой женщины».
Да, черт подери! И она будет злиться и дальше, пока не заставит его заплатить за все — хотя бы отчасти!
Не говоря уже о том, что она призналась бы даже в рождении целого выводка котят, если бы это помогло ей скрыться от жадных свиных глазенок, которые наблюдали за ней… неотрывно наблюдали.
Эйдан на секунду задержался на улице, прежде чем сесть в карету следом за Мэдлин. Это был даже не его собственный экипаж: он взял карету в клубе. Сейчас все экипажи Бланкеншипов были отданы в распоряжение Бридлавов. На секунду у него возникло нелепое сожаление об отсутствии собственного транспорта — на своей территории он чувствовал бы себя увереннее.
Он крепче взялся за ручку дверцы, стараясь справиться с дрожью, которая передавалась его пальцам.
«Возьми себя в руки, старина!»
Ее глаза так и сверкали, когда она вполне заслуженно отругала его за исчезновение. Он винил себя не меньше, чем ее. Однако во время всего этого эпизода он не мог не замечать ее разрумянившихся щек итого, что непослушная прядь ее волос, как всегда, выбилась из прически слева — этот маленький недостаток был таким милым! Заметил он и то, какими тонкими стали ее запястья под перчатками, и то, как выцвело платье у швов. Под яростью и смятением стало проявляться сочувствие.